Мирадж: Пророк Мухаммед пролетает
над Каабой
(датируется примерно 1494–95
годами, автор — Абд аль-Раззак).
Иллюстрация к поэме «Сокровищница
тайн» Низами
|
Турецкая писательница, публицист и искусствовед Назан Бекироглу в одном из своих исследований задалась вопросом — почему каноны западного изобразительного искусства не прижились в исламе и какие особенности отличают творческие работы художника-мусульманина (на примере знаменитого искусства миниатюры) среди других образцов художественного наследия человечества.
Царь, ставший учеником
мудреца-отшельника
(датируется примерно 1556–65
годами, автор — Мирза Али).
Иллюстрация к поэме «Семь
престолов» Джами
|
Принцип мимезиса (с греч. «воспроизведение, копирование, подражание»), являющийся стержневым в западном искусстве, ограничивается внутренним пространством пещеры Платона. Древнегреческий философ Платон уподоблял пещеру чувственному миру, в котором живут люди. Подобно узникам пещеры, они полагают, что благодаря органам чувств познают истинную реальность. Но это иллюзия, поскольку от истинного мира, который находится за пределами пещеры, до них доходят только смутные тени. Проникнуть в сущность истинного мира можно, постоянно задавая себе вопросы и находя на них ответы.
Суть мимезиса достаточно легко постичь сквозь призму повседневного восприятия: искусство — это отображение, а мастерство художника измеряется его умением достоверно отобразить окружающую природу. Согласно этому критерию, ребёнок на картине должен быть похож на ребёнка, занавес — на занавес, виноградная гроздь — на виноградную гроздь и т. п. Всё должно быть предельно реалистичным. В стремлении к этой реалистичности мастерская Леонардо да Винчи превращается в анатомическую лабораторию, а Микеланджело обращается к созданной им скульптуре Моисея с возгласом: «Говори, прошу тебя, говори!».
Но те каноны, которые были приняты в западном искусстве (прежде всего, стремление к копированию действительности), не «прижились» в искусстве Ислама. Более того, «Говори, о Моисей!», с точки зрения мусульманского художника, таит в себе немалую опасность. Ведь нельзя пытаться «создать» подобие того, что создал Аллах, да ещё и восхищаться своим творением. Поэтому в исламском искусстве был выработан собственный стиль —абстрактный, представляющий собой полную противоположность копированию. Мусульманского художника не интересует то, что находится внутри пещеры, — его воображение занято тем, что находится за её пределами. Он не повторяет изображения видимого и осязаемого мира (âlem-i şühûd), а стремится узнать о мире, скрытом от его взора, мире неосязаемом и сокровенном (âlem-i gayb). Его интересуют не тени на стенах пещеры, а их сущности, их оригиналы. Но постичь это очень сложно, и в этом мы можем убедиться.
Если невидимый мир — это область интуиции и его невозможно познать с помощью органов чувств, как же можно о нём рассказать? Ведь пленник, заключённый внутри пещеры, не видел того, что находится за её пределами. Как же он сможет это описать? Это состояние неосведомлённости на уровне ощущений и подталкивает мусульманского художника к тому, чтобы попытаться рассказать о том, что он хочет, не в прямом смысле, а в переносном, или же используя разные символы. Но возникает ещё одна проблема: вещь, которая находится перед нами, ограничена (образно выражаясь) пещерой человеческой фантазии. Вообразить что-либо за её пределами невозможно. Каким же образом художник, имея в своём распоряжении материал исключительно внутри пещеры, сможет передать информацию о том, что находится снаружи? Какие средства он для этого использует? Возможно ли вообще рассказать о том, что не имеет «реальности», о том, что лишено своей реальной оболочки?
Ответ на этот вопрос мы найдём в искусстве миниатюры. Миниатюра, у которой прослеживается тесная связь с природой и окружающим миром, в то же время весьма отдалена от него. И вот эта «двойственность» даёт нам представление об абстрактном, отвлечённом характере исламского искусства.
Суть мимезиса достаточно легко постичь сквозь призму повседневного восприятия: искусство — это отображение, а мастерство художника измеряется его умением достоверно отобразить окружающую природу. Согласно этому критерию, ребёнок на картине должен быть похож на ребёнка, занавес — на занавес, виноградная гроздь — на виноградную гроздь и т. п. Всё должно быть предельно реалистичным. В стремлении к этой реалистичности мастерская Леонардо да Винчи превращается в анатомическую лабораторию, а Микеланджело обращается к созданной им скульптуре Моисея с возгласом: «Говори, прошу тебя, говори!».
Миниатюра с изображением мечети и
сада вокруг неё
(относится к периоду Омейядов,
примерно 690 год н. э.)
|
Мирадж пророка Мухаммада.
Миниатюра из рукописи «Хамсе»
Низами. 1539–1543.
Тебриз. Мастер Султан Мухаммад
|
Ответ на этот вопрос мы найдём в искусстве миниатюры. Миниатюра, у которой прослеживается тесная связь с природой и окружающим миром, в то же время весьма отдалена от него. И вот эта «двойственность» даёт нам представление об абстрактном, отвлечённом характере исламского искусства.
Мирадж пророка Мухаммада.
Миниатюра из рукописи «Бустан»
Саади. 1514. Бухара
|
Искусство миниатюры, прежде всего, не признаёт требования, что все фигуры, изображённые на картине, должны быть «как живые». Его другие отличительные черты: отказ от применения светотени и оттенков одного и того же цвета (используются только неразбавленные краски), несоблюдение расстояния между предметами (их размеры не соответствуют тому, близко или далеко они находятся).
Пророк Мухаммад пролетает над
Меккой.
Турция. Начало 17 века
|
Каждый предмет, изображенный художником на бумаге, является не реальным, а воображаемым, — как отблеск света или тень, отбрасываемая этим предметом. То, что мы видим, — это не одушевлённая сущность, а её копия, мимолётная тень. Поэтому на миниатюре отсутствуют привычные для нашего глаза очертания теней. Ведь как может отбрасывать тень то, что лишено реальных очертаний? Изображённые на миниатюре люди лишены какой-либо индивидуальности, их лица, обращённые к нам, одинаковы. Они, словно птица Феникс, бестелесны и не принадлежат к реальному миру.