Риццолатти Джакомо: «Зеркала в мозге. О механизмах совместного действия и сопереживания»

Нейрофизиолог Джакомо Риццолатти считается одним из ведущих мировых специалистов по проблеме так называемых зеркальных нейронов в головном мозге человека, играющих особую роль как в реализации простейших подражательных двигательных актов, так и в социальном познании и поведении человека. В соавторстве с философом Коррадо Синигальей он написал книгу, в которой показывает, сколь сильны и прочны узы, которые связывают нас с другими — или, иначе говоря, сколь неправильно было бы пытаться постичь Я без Мы.

Некоторое время тому назад выдающийся театральный режиссер Питер Брук заметил в одном из интервью, что с открытием зеркальных нейронов нейронаука сделала наконец шаг к пониманию того, что было давным-давно известно людям театра, а именно, что все усилия актера пошли бы прахом, если бы он не имел возможности преодолевать все языковые и культурные барьеры и разделять производимые им звуки и движения со зрителем, который тем самым становится активным соучастником события и вносит в него свой вклад. Именно это соучастие — средоточие театра и его развития, а зеркальные нейроны, которые возбуждаются и в том случае, когда мы выполняем некое действие, и тогда, когда лишь наблюдаем за его выполнением, дают пресловутому соучастию биологическое объяснение.

Упоминание Бруком зеркальных нейронов — свидетельство огромного интереса, который их неожиданные свойства вызвали за пределами физиологии. Артистов, психологов, педагогов, социологов, антропологов зеркальные нейроны буквально зачаровали, однако лишь немногим, вероятно, известна история их открытия, а также те экспериментальные исследования и теоретические допущения, благодаря которым это открытие состоялось, и лишь единицы осознают последствия сделанного учеными открытия для формирования наших представлений об архитектуре и работе мозга.

Начнем с анализа повседневных жестов — например, осуществляемых нами, когда мы тянемся к предмету, берем его в руку, подносим пищу ко рту; важность этих жестов мы склонны недооценивать лишь потому, что они слишком уж для нас привычны. Вот так и нейронаука (наряду с другими дисциплинами) много лет причисляла моторную систему, которая играет ведущую роль в осуществлении этих жестов, к разряду сугубо вторичных.

Для любого действия, начиная от элементарных актов типа хватания и заканчивая более сложными, требующими особых навыков — такими, например, как исполнение сонаты на фортепиано или определенных танцевальных па — зеркальные нейроны позволяют нашему мозгу установить соответствие между действием, которое мы наблюдаем, и действием, которое можем выполнить, и благодаря этому определить их значение.

Десятилетиями господствовало представление о том, что моторные области коры головного мозга предназначены для обеспечения не более чем исполнительных функций; считалось, что никакой воспринимающей, а тем более познавательной ценности они не имеют. Ввиду этого в объяснении нашего моторного поведения наибольшие трудности вызывал анализ всего многообразия поступающей сенсорной информации и выделение нервного субстрата когнитивных процессов, связанных с формированием намерений, убеждений и желаний. Как только было наверняка установлено, что мозг способен отбирать информацию, поступающую извне, и связывать ее с психическими репрезентациями, порождаемыми более или менее автоматически внутри него, проблематика движения была редуцирована к механизмам его выполнения — в соответствии с классической схемой: восприятие → познание → движение.

Этой схемы вполне хватало до тех пор, пока доминировали упрощенные представления о моторной системе. Однако в наши дни они претерпели существенное изменение. Нам теперь известно, что эта система не только представляет собой мозаику лобных и теменных участков коры, теснейшим образом связанных с зрительными, слуховыми и осязательными областями, но и наделена значительно более сложными функциональными свойствами, чем считалось прежде.

В частности, было обнаружено, что в определенных областях коры есть нейроны, которые активируются в ответ на целенаправленные двигательные акты (хватание, удержание, манипулирование предметами и т. п.), а в ответ на простые движения не активируются; более того, они избирательно отвечают на предметы разной формы и размера, причем как в случае, когда мы вступаем с этими предметами во взаимодействие, так и в случае, когда мы всего лишь их наблюдаем. Судя по всему, эти нейроны способны классифицировать поступающую сенсорную информацию на основе спектра потенциально доступных действий, вне зависимости от того, будут ли эти действия осуществлены в дальнейшем или нет.

Нейроинтерфейс Илона Маска

Credit: Neuralink

Илон Маск провел презентацию интерфейсов «мозг-компьютер» своей компании Neuralink. Года четыре назад он обещал соединение любого человека с компьютером в ближайшее время при помощи некой прорывной технологии. Показанное ныне намного скромнее: пока не для людей, в будущем – для парализованных, но зато уже это нечто конкретное.

Итак, что же показал Маск? Технология Neuralink тоже представляет собой инвазивный нейроинтерфейс, однако вместо твердых электродов в мозг вживляется массив из 3072 электродов, объединенных в 96 нитей. Каждая нить имеет от четырех до шести микрон в ширину. Такие тонкие нити очень сложно будет вживлять в мозг напрямую, поэтому Neuralink разработала специальный стереотаксический инструмент, нейрохирургического робота, который может вводить в мозг шесть нитей (192 электрода) в минуту.

Credit: Neuralink

Естественно, пока что никаких экспериментов на людях не ведется: в презентации были показаны крысы с имплантированным устройством, поэтому пока что это даже не интерфейс «мозг-компьютер», а устройство для считывания активности мозга. В будущем, по словам Маска, планируется использовать для создания отверстия в черепе лазер (нечто, подобное технологии LASIC в офтальмологии), а технология должна пройти через разрешение FDA для использования на парализованных людях. Впрочем, все слова про слияние человека с компьютером Маск снова произнес, а презентацию на таком раннем этапе он объяснил не желанием «хайпа», а стремлением к рекрутингу новых сотрудников. Эксперименты на людях пока что обещают начать во втором квартале 2020 года.

8 художников, писавших картины под воздействием наркотиков

Люди искусства в поисках вдохновения нередко применяли сильнодействующие наркотические вещества. Не стали исключением и эти именитые художники, которые писали свои картины под кайфом.

Пабло Пикассо

Пабло Пикассо был художником, скульптором, графиком, дизайнером, а в дополнение еще и основателем кубизма. Необычайно энергичный и любвиобильный художник пользовался скандальной репутацией всюду, куда бы не заносила его судьба. Ни для кого не секрет, что Пикассо был наркоманом и много пил. Однако, революционные идеи художника перевернули с ног на голову мир искусства.

Амедео Модильяни

В декадентскую эпоху с ее повальным увлечением в богемных кругах опиумом и гашишем жил Амедео Модильяни. Правда уготовано ему было немного - всего лишь 35 лет. Да и работы особой популярностью при жизни не пользовались. Тем не менее, его немногочисленные наброски и скульптуры составляют внушительную долю мирового наследия, а творчество критики поставили отдельно от основных течений того времени.

Виктор Браунер

Виктор Браунер является румынским и французским живописцем и графиком, а заодно мистиком, эзотериком и сюрреалистом. Некоторые источники утверждают, что Браунер "увлекался" психотропными наркотиками. В 1931-м. Виктор создал автопортрет, на котором изобразил себя с вырваным глазом. А спустя семь лет, будто под воздействием самых зловещих потусторонних сил, лишился в драке именно его. Таким образом, сюрреализм получил свою материальную жертву.

Сальвадор Дали

Один из самых известных представителей сюрреализма. С детства любил эпатаж, был закомплексован, имел кучу фобий и сексуальных комплексов. Сам Дали любил говорить: "Я не принимаю наркотиков. Я сам – наркотик." Однако известно, что маэстро все же употреблял наркотики – в частности, вдохновлялся, покуривая опиум.

Синдром Ангельмана, или как вылечить героя картины Карото

«Мальчик с рисунком» Карото

18 ноября 2015 года было совершено дерзкое ограбление. Из музея Кастельвеккьо (Castelvecchio) в Вероне украли 17 старинных полотен на общую сумму почти в 18 миллионов евро. Среди произведений Тинторетто, Рубенса и других вынесли и картину XVI века, которую все называют по-разному: «Мальчик с рисунком», «Мальчик с куклой», «Мальчик-марионетка». Речь идет о картине Джованни Франческо Карото (1480-1555 или 1558), которая внесла важный вклад в развитие современной неврологии. Если бы не она, мир бы так и не узнал об одном редком, но «метком» генетическом заболевании, либо узнал, но уже под совсем другим именем.

Какое же отношение имеет этот портрет неизвестного ребенка со странной улыбкой к медицине и тем более, к нейронаукам? 

Всё произошло в 1964 году, когда в замок Кастельвеккьо, что располагался на берегу реки Адидже в Вероне, зашел полюбоваться богатой художественной коллекцией 49-летний британский детский врач Гарри Ангельман, практиковавший в Уоррингтоне (Ланкашир, Англия).

О Гарри Ангельмане известно крайне мало, лишь основные факты. Родился он в 1915 году в Биркенхеде графства Мерсисайд, изучал медицину в Ливерпульском университете и в 1938 году получил желанную степень по специальности «детское здоровье», или как сейчас принято говорить в профессиональном сообществе «педиатрия». Он успел поработать и в детском госпитале Booth Hall в Манчестере, и в больнице Королевы Марии в Каршальтоне, прежде чем вступил в ряды медицинского корпуса Королевской армии и отправиться в Индию.

Гарри Ангельман

Будучи в звании майора, Ангельман оказывал медицинскую помощь военнопленным итальянцам в Кветте (и неважно, что он детский врач), и с того времени его сердцем завладела любовь к Италии. На фронте он начал овладевать языком, а по возвращении занялся им вплотную. Не сложно предположить, где Гарри Ангельман с супругой впоследствии проводили свои отпуска.

После демобилизации его отправили в больницу Святой Марии Эббот в Лондоне, а после в 1947 году он стал членом Королевского колледжа врачей, что по тем временам было очень престижно – сродни медицинской палаты лордов. Новое положение позволило ему стать регистратором Королевской детской больницы в Ливерпуле, где в 1948 году он получил докторскую степень по медицине. А в 1950 году он и вовсе стал консультантом терапевтической группы госпиталей.

Несмотря на свою большую общественную нагрузку и специальность по общей педиатрии Ангельман всегда интересовался детской неврологией и в частности – аутизмом, проблемами с интеллектом и умственными отклонениями у детей. Особенно плотно эта тема поглотила его сознание как раз в 50-е годы.

И вот в начале 60-х в разное время к нему на прием случайно попали три семьи, чтобы показать своих детишек. Эти дети (две девочки и мальчик) отличались веселым нравом, практически все время смеялись или улыбались, знали, несмотря на свой возраст 5-6 лет, очень мало слов, в основном общались знаками, плохо выполняли команды, двигались очень резко и часто нуждались в опоре, были неспокойными, неусидчивыми, но главное – у них сильно тормозилось естественное умственное и физическое развитие.

Как люди «слышат» изображения

Исследователи из Великобритании определили механизм образования слухового ответа на зрительные стимулы у синестетиков. С помощью тестов они выявили рассинхронизацию между областями мозга, которые отвечают за обработку каждого типа сигналов.

Комплексный отклик на единственный тип стимула называется синестезией, которая бывает разная. Она может проявиться в виде ощущений звуков разными частями тела или прикрепления цвета к некоторым словам. Считается, что это явление – результат чрезмерного количества связей между разнонаправленными областями мозга. Активация одной из них одновременно приводит к возбуждению другой.

В новой работе авторы остановились на людях с «визуальным слухом», которые способны слышать звуки при зрительной стимуляции. Например, при просмотре беззвучного видео они могут ощущать звуковое сопровождение. Среди всех синестетиков таких людей примерно 20 процентов.

Общее число добровольцев в испытании составило 36 человек, почти половина из которых проходила обучение в Королевском колледже музыки Лондона. Сам эксперимент заключался в стимулировании переменным током височной (слуховая обработка) и затылочной (зрительная обработка) областей мозга. Вместе с тем ученые показывали участникам последовательности букв азбуки Морзе как в виде звуков, так и в виде графических символов.

Результаты показали, что у добровольцев с обычным типом связей между областями происходит конкурентная обработка тех и иных видов стимулов. Активация одной из долей мозга сопровождалась гашением возбуждения в другой. В отличие от людей с «визуальным слухом», у которых при обработке импульсов происходило растормаживание двух участков и одновременное возбуждение нейронов височной и затылочной областей. Такие добровольцы «слышали» изображения.

Чаще других этот феномен исследователи наблюдали у студентов музыкального колледжа. Скорее всего, обучение игре на музыкальных инструментах укрепляет взаимодействие между восприятием звука и действиями, что помогает, к примеру, лучше исполнять требования дирижера в оркестре или подстраиваться под коллег.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Hearing through Your Eyes: Neural Basis of Audiovisual Cross-activation, Revealed by Transcranial Alternating Current Stimulation by Christopher Fassnidge, Danny Ball, Zainab Kazaz,Synøve Knudsen, Andrew Spicer, Anthony Tipple and Elliot Freemanin Journal of Cognitive Neuroscience. Published online March 2019

mitpressjournals

Смертельная бессонница и молекулярная тюрьма

Когда меня попросили рассказать о самых интересных научных исследованиях  2016 года, мой выбор пал на две работы. Первая описывает процессы, происходящие во время сна. Вторая – функции белков, играющих роль в развитии болезни Альцгеймера – нейродегенеративного заболевания, приводящего к проблемам с памятью и другим нарушениям работы мозга. Самое замечательное, что эти работы взаимосвязаны.

Первая история посвящена загадкам сна. Долгое время ученые не понимали, почему во время сна меняется активность мозга (и зачем это физиологическое состояние вообще нужно). С эволюционной точки зрения сон – дорогостоящее приобретение, которое отнимает кучу времени. А ещё на спящих животных могут напасть хищники. Про ночные кошмары я и вовсе молчу. Ясно, что сон должен делать что-то очень важное, компенсирующее эти недостатки.

Один из классических экспериментов по лишению сна выглядит так: двух крыс сажают в соседние аквариумы на специальные вращающиеся платформы. Одна из крыс – из группы испытуемых. Другая – из контрольной группы. Под платформами находится вода. Крысы подключены к энцефалографу. Если активность мозга испытуемого грызуна указывает на наступление сна, платформы переворачиваются, и обе крысы оказываются в воде. Получается, испытуемая крыса никогда не может заснуть, а вот ее напарница из контрольной группы может спать, пока «соседка» бодрствует.

Ничего патологического с крысами из контрольной группы в таких экспериментах не происходит. А вот крысы, лишенные сна, больше едят, но теряют вес, испытывают ряд физиологических нарушений и умирают через несколько недель [1, 2].
Позвоночных, способных обходиться без сна, не обнаружено (кстати, интересно, что состояние, похожее на сон, существует даже у мух [3]). У людей встречается редкое неизлечимое наследственное заболевание, при котором больной умирает из-за нарушений сна – фатальная семейная бессонница [4].

В 2013 году нейробиолог Майкен Недергаард и сотрудники ее лаборатории [5] показали, что во время сна происходит значительное увеличение объема межклеточной жидкости мозга и усиливается работа аналога лимфатической системы – глимфатической системы. Таким образом, во время сна происходит «промывка мозгов» – организм избавляется от продуктов жизнедеятельности тканей центральной нервной системы. В частности, происходит удаление бета-амилоидов – белковых молекул, чрезмерное скопление которых опасно для клеток мозга.

В 2016 году группа Недергаард показала, что во время глубокого сна уменьшается содержание ионов калия в межклеточной жидкости, но увеличивается содержание ионов кальция, магния и водорода. Эти изменения приводят к тому, что сигналы, которые раньше возбуждали некоторые клетки, могут более не вызывать их активации. Если искусственно вернуть концентрации ионов в межклеточной жидкости к нормальным для состояния бодрствования уровням, то и активность мозга меняется соответствующим образом [6].

По-видимому, «промывка» непосредственно влияет на работу нервной системы и несовместима с ее «дневной» деятельностью. Поэтому и существует два разных состояния: сон и бодрствование.

Но вернемся к скоплениям бета-амилоидов, вымывающихся во время сна. Считается, что именно из-за этих скоплений погибают нервные клетки таламуса при фатальной семейной бессоннице. Скопление бета-амилоидов также способствует возникновению болезни Альцгеймера. При этом между заболеванием и снижением качества сна обнаружена двунаправленная связь [7]. Оставалось непонятным, зачем вообще нужны бета-амилоиды и почему в процессе эволюции мы от них не избавились раз и навсегда.

И тут мы подходим ко второй статье уходящего года, на которой я хотел заострить внимание. Ее авторам удалось реабилитировать бета-амилоиды и показать, что иногда они приносят пользу [8]. Бета-амилоиды очень похожи на некоторые другие белки, которые умеют связываться с патогенными микроорганизмами, играя роль во врожденном иммунном ответе. Было проверено, не защищают ли человеческие бета-амилоиды от инфекций.

Для этого исследователи вывели генетически модифицированных мышей с человеческим геном, кодирующим бета-амилоиды. Таких мышей и обычных мышей заражали сальмонеллой, которую вводили прямо в мозг. Выживаемость генетически модифицированных мышей была значительно выше, клинические симптомы менингита – менее выраженными, содержание патогенных бактерий в тканях мозга – сниженным.

Кроме того, авторы показали, что круглые черви, производящие человеческие бета-амилоиды, менее восприимчивы к грибковой инфекции – кандидозу. Культивируемые клетки человеческой нейроглиомы тоже лучше переживали встречу с этим паразитом.

Мы живем как биороботы

Академик Олег Крышталь

За 48 лет научной деятельности биофизик Олег Крышталь покорил много профессиональных вершин: стал доктором биологических наук, профессором, академиком НАН Украины, преподавал в Гарвардском, Мадридском и Пенсильванском университетах, сделал ряд важных открытий в области нейрофизиологии и даже имел шанс получить Нобелевскую премию. И хотя ученый не относит себя к популяризаторам науки, он охотно делится своими знаниями и заражает слушателей интересом к «самой сложной структуре в известной Вселенной» - человеческому мозгу.

Тезисы, которые помогут понять, что такое сознание, где оно находится и для чего нужно.

Как работает мозг

Мозг - самая сложная структура в известной нам Вселенной. В нем беспрестанно вертится «адская кухня», состоящая из абсолютно материальных процессов. Так же, как и в компьютере, это электрические процессы: нервные клетки, оснащенные специальными молекулами, генерируют миллиарды импульсов, с помощью которых передается информация. 

Эта информация, в свою очередь, попадает в молекулы других клеток, которые реагируют на импульсы электрического поля и изменяются. Круговорот замыкается: импульсы меняют молекулы, а молекулы меняют код, который передают с помощью этих самых импульсов. Это происходит с огромной скоростью и мощностью, поэтому мозг - очень энергоемкий орган. На него приходится примерно 1% массы тела и 20% энергозатрат всего организма.

Информация в мозге собирается в системе синапсов - связей между нервными клетками. Нервный импульс приходит из одной нервной клетки в другую за 1 миллисекунду. Синаптическая задержка - стандартная величина, потому наши нервные клетки не могут работать быстрее, чем работают.

В мозге 100 млрд нейронов, которые образуют 100 трлн синаптических связей. При этом каждый синапс может быть в двух состояниях: возбужденном или спокойном. Все они создают огромное трехмерное измерение контактов, и если подсчитать количество их комбинаций, мы получим число, превышающее количество атомов в известной нам Вселенной.

Как зародилось сознание

Эволюция - это древо жизни, и сознание развивалось по мере его роста. Возьмем бабочку. Выходя из куколки, она уже умеет все, что ей необходимо для жизни и размножения: ей не нужно обучаться. Но в чем проблема такого «счастливого» всезнания? Если бабочка родилась в долине, где случился заморозок, и цветы, из которых она должна получить нектар, погибли, она умрет. У нее нет никакой возможности адаптироваться.

Еще одна ветвь древа жизни - птицы. Вылезая из яйца, цыпленок нуждается в маме, и первый предмет, который будет двигаться в поле его зрения, станет для него мамой. Если это не курица - ее уже никогда не признают. Английские ученые, которые это описали, привязали к веревке шляпу и протянули перед цыплятами. После этого цыплята были обречены бегать за шляпой. Это явление называется импринтинг, и оно является хотя и «кривобоким», но все же обучением.

Следующая ступень эволюции - млекопитающие. В первой половине 60-х годов ученые взяли два выводка крыс. Один поместили на площадку с аттракционами, где грызуны развивались, второй был контрольным (животные жили обычной крысиной жизнью в норах). Прошло время, крысы достигли зрелости, их пожертвовали науке и оказалось, что у особей, которые росли на площадке с аттракционами, было в два раза больше синаптических контактов. Все это благодаря обучению.

Мы различаемся сложностью своего мозга в зависимости от образования и истории жизни, которая тоже создает проблемы, требующие решения с помощью синапсов. Это фундамент для настоящего человеческого неравенства, но в наших силах с ним бороться, обучаясь новому.

У волков хорошо прослеживается социальное поведение: у них есть вожаки и они охотятся стаями. Но чтобы охота была успешной, необходимо, чтобы вожак знал, на что способны остальные члены стаи. А у них, в свою очередь, должна быть модель того, что творится в уме вожака. В науке эта модель зовется «теорией разума» — это наше представление об уме других. Без нее социальная жизнь абсолютно была бы невозможной, и даже маленькие нарушения этой способности, например, аутизм, приводят к печальным последствиям.

Генри Молисон. Жизнь, смерть и посмертное бытие человека без памяти

Генри Молисон в юности

Для обычного человека вот уже 65 лет HM —  это Ee Величество Елизавета II, королева Великобритании и, номинально, еще пятнадцати стран с 1952 года. Однако для нейроученых и неврологов с 1953 года H.M. – это еще и один удивительный человек. Рассказывая о замечательных людях, конечно же, невозможно не рассказать и о пациенте HM, или, как мы теперь знаем, о Генри Молисоне. Сейчас этот человек хорошо известен, но какое-то время о нем знали только специалисты.

Своей жизнью и смертью этот ничем не примечательный в своих делах человек обессмертил свои инициалы – ведь благодаря его клиническому случаю мы теперь гораздо лучше знаем, что такое наша память и зачем нам такой орган, как гиппокамп. При этом, проведя в сознании всю свою жизнь – 82 года, 55 из них Генри не запомнил. Но давайте обо все по порядку.

Генри Густав Молисон родился в 1926 году в городе Хартфорд, штат Коннектикут в небогатой семье. О его детстве мы знаем весьма немного, кроме того, что в возрасте 7 лет (часто пишут про девять, но впоследствии эта цифра была скорректирована его родителями) его сбил велосипедист. Мальчик полежал несколько минут без сознания, после чего пошел, как ни в чем ни бывало. Тем не менее, как предполагают специалисты, травма не прошла даром: через три года у ребенка начались приступы эпилепсии. Причем развитие болезни шло «по нарастающей». Частичные приступы на протяжении многих лет сменились тонико-клоническим припадком (генерализованный припадок, затрагивающий весь мозг) в виде подарка на 16-летие. Ситуация стала угрожающей, и еще через одиннадцать лет Генри решился на операцию, обратившись к нейрохирургу Уильяму Бичеру Сковиллю.

Уильям Сковилль

Гипотеза Сковилля (особо не подтвержденная какими-то изысканиями) состояла в том, что эпилепсия Молисона «прячется» в гиппокампе. А, значит, надо его удалить. Позже нейрохирург признавался, что это была «откровенно экспериментальная операция», и что будет, если он ошибря, Сковилль даже не предполагал. 1 сентября 1953 года под местной анестезией Сковилль проник в мозг Генри и специальным инструментом разрушил и при помощи вакуума отсосал этот парный орган, похожий на морского конька (а заодно и часть височных долей мозга — энторинальной коры и комплекса миндалевидного тела). Параллельно он «разметил» зону операции специальными серебряными метками – чтобы ее было видно на рентгене (напомним, что это был 1953 год, и до создания любого из методов томографии оставалось еще более 20 лет, а на обычном рентгене мозг просто не видно).

Эпилепсия не прошла (хотя стала более контролируемой – и ее можно было подавлять приемлемыми дозами лекарств). А вот с памятью Генри стало плохо. Он не мог больше запомнить ничего нового. Каждое утро он просыпался, не помня ничего того, что было после операции. Он даже не мог запомнить дорогу по палате. При этом интеллектуальные и эмоциональные качества Генри не пострадали вообще. Абстрактное мышление работало даже лучше, чем до операции: раньше тесты IQ показывали 104 балла, а четыре года спустя – 112 баллов. При этом, стоило ему отвлечься от теста на минуту – он сразу же все забывал. Новые знания Молисон удерживал всего лишь 20-30 секунд. Любопытно, что в конце жизни Молисон полюбил разгадывать кроссворды – и блестяще их разгадывал, однако только те слова, которые существовали в 1953 году. Зато ему было удобно: один и тот же кроссворд можно было разгадывать сотни раз. Благодаря Генри мы стали понимать о том, какую роль гиппокамп играет в наших воспоминаниях.

Гиппокамп и морской конек

Благодаря случившемуся мы знаем, что в мозге есть разные системы, мы знаем, что определенные области, такие как гиппокамп и височная кора, могут быть специфически связаны с нарушениями памяти без нарушения интеллекта, сознания, внимания, эмоций, юмора и так далее. Удивительная вещь, которая связана с этой историей и выводит на исследования науки, была обнаружена Брендой Милнер и ее сотрудниками приблизительно через 10 лет исследований. Они неожиданно выясняли, что Н. М., как называли пациента в научных статьях не только не мог запомнить новые вещи (антероградная амнезия), у него оказалась еще и ретроградная амнезия. Молисон ярко помнил лишь два события из своей юности, которые постоянно рассказывал своим врачам. Один эпизод из десятилетнего возраста, а второй из тринадцатилетнего возраста, когда его в первый раз взяли и прокатили на самолете. Это были вещи, которые он ярко запомнил. Cобытия более позднего возраста вспоминались несколько хуже, а последние годы перед операцией Молисон уже не помнил совсем. Стало ясно, что гиппокамп — не просто «аппарат для формирования воспоминаний», его работа с памятью намного обширнее и сложнее. По-видимому, гиппокамп еще и участвует в поддержании памяти у человека на протяжении какого-то срока после того, как она формируется.