Рене Магритт – художник медленного погружения

«Портрет Эдвара Джеймса»,

Рене Магритт (1898-1967),

Музей Бойманса — ван Бёнингена, Роттердам

XIX век в пламени Первой мировой сгорел до корней… В том, что рассветало на его уцелевших и высохших ветвях, было много неясного, рождался магический реализм – всё не то, чем кажется. Как было невозможно представить казавшиеся вечными кирхи в руинах, столь же внезапно появляется художник, у которого интерьеры переходят в природу, робость в раскрепощение, насилие в наслаждение, и, вызывая шок у избалованного искусством и оглушенного войной зрителя, из этих странных сочетаний складывается неявный смысл, сделавший художнику имя – «magritte».

Рассказ об этом заурядном с виду и необыкновенно уникальном художнике, который одним из первых догадался, что у каждого предмета есть потусторонний мир наших реакций на него, отразил перелом, созревший в сознании человека XX века, и навсегда очаровал нас картинами, наполненными иррациональной мистикой.

Левитация котелка Пуаро для Магритта – это даже не фокус, как разомкнуть цепочку или снять наручники. Предметы своего гардероба он научился обыгрывать довольно рано, и деконструкция всего классического, популярная в годы его юности, к этому располагала. Дольше художник шел к наложению этих предметов на свое восприятие их, дольше догадывался, что у каждого предмета есть еще потусторонний мир наших реакций на него. Мир магического реализма.

В изображении этого «мира» Магритту нет равных

Трудно провести границу между двумя сложно согласующимися частями, Магритт достигает гладкого перехода точным описанием каждой детали, не нарушая логику и используя заголовок в качестве эпистолярного жанра. Художник вполоборота рисует птицу, оглядываясь на портрет яйца. Магритт назовет это полотно, саркастически глядя в зеркало и видя в себе гения, – «Проницательность» («La Clairvoyance», 1936 год). Художник идет к сорокалетнему возрасту…

Рене Магритт.

 Ясновидение (автопортрет)

И уже под множеством картин у него заголовки неотправленных писем, и годы сыплются как оплавленные цифры в песочных часах Дали. Здесь еще такая деталь, что птица, расправляя крылья, не вспоминает детства, в отличие от того, кто рождается без защитной оболочки. Подпись у Магритта очень маленькая, неровный автограф, едва заметный на холсте, и самолюбие Магритта не искрится, как у Пикассо и Дали. Он другими средствами заставляет говорить о себе философа.

Ему внешний вид важен и ему важна душа предмета, чтобы, показав закономерный переход от яйца к птице, вовлечь в рассуждения о трансцендентном. Геометр и алхимик, изобретательный инженер изображения и заклинатель объема из клетки с птицами, сделавший тело старику и показавший облачение увядающей плоти в мрамор с названием – «магия». Красный плащ спадающей вуали следует считать лучшей иллюстрацией Маркесу и всему магическому реализму.

Римская прямая линия балкона, античные облака, море, четвертый десяток Магритт растрачивает на развитие своего искусства, не обращаясь к сновидениям и сюрреализму, как было когда-то раньше. Патрициански возвышаясь над ним. Сюрреализм Магриттом опробован. Бушующий мятежный океан – «Рождение идола» (1926) или «Северное сияние» (1926), но даже в этих ранних картинах заметно согласие предметов. Облетание кожи, например, как высохшего улея и черное оперение птицы, как волосы брюнетки – то, что сохраняется, и в них заметна седина.

Рене Магритт.

Слева направо: «Терапевт» (1937),

«Ключ к полям» (1936),

 «Черная магия» (1945).

Вглядываясь в горизонт, можно представить белый парус – не случившееся возвращение на Итаку или какой-то другой смысл божественной силы Калипсо. Многие художники, даже сюрреалисты, обыгрывают сюжеты, Магритт всегда обставляет предметами восприятие, ничто не сообщая впрямую. Соломенная шляпа, положенная сверху, и открытая дверца подчеркивают старческую оседлость – птицы, два белых голубя, не покидают насиженного места, и название – «Терапевт».

Всему, чему хочется, чтобы художник сопротивлялся, Магритт покровительствует. Он бессовестно успешен и благополучен, и в этом успехе и в благополучии может сравниться разве что с Пикассо. Где сумасшествие Мунка? Безумие Дали? Расточительность других долгожителей искусства? Сам Магритт только по меркам поэтов-романтиков прожил долгую жизнь – всего 68 лет. Наш зритель, еще помнящий Визбора, и рассвет середины XX века, сам расшифрует «терапевта»:

«постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом».

Нажим кисти Магритта раскладывает туман порционно по осколкам. И как часто туман мешает увидеть поля, человек незаслуженно легко может быть брошен в тюрьму чужих интерпретаций.

Магритт, достигнув сорокалетия, дарит легкость свободы рассуждений, называя найденное им выражение этой проблемы: «Ключ к полям». Шестидесятилетие художника отмечено еще более тонким наблюдением – он вырывает у Сизифа камень и называет его: «Стеклянный ключ» (1959).

Все произведения Магритта – искусственные постройки

В них каждый штрих хорошо продуман, но при всем присутствует смешной кузнечик жизни юмор, не такой заливистый и навязчивый, как, например, у Де Кирико. Геометрия условностей Джорджа Де Кирико, итальянского конкурента Дали, обманчива, а сам он вальяжен и служит иллюстрацией того, что из кузнечика не сделаешь соловья. Магритт соединяет кузнечика и соловья, умещая их в одной плоскости – иронию и частое обращение к уже накопленному зрителем опыту.

Рене Магритт

Слева: «Стеклянный ключ» (1959).

Справа: «Колебания вальса» (1950).

Магритт кладет два яблока в масках и называет их: «Колебания вальса» (1950). Соотнести фигуры итальянской комедии масок с неспешностью, неподвижностью вальса и еще в такой форме, как яблоко, давало художнику необходимое смысловое пространство, условие, при соблюдении которого из простой комбинации можно извлечь многое, а зритель потом придумает к разбитому небу комментарий, соединяя с темой левитации… И будет обрезаться об осколки, разбираясь в тайне, которую увидел художник в разбитом небе.

У художника впечатления накапливаются, смешиваются с фантазиями, а люди привыкли обсмеивать все, что находится перед глазами. Де Кирико, понимая это, подобных условий себе не ставил, считая, что зритель прислушается к речи кузнечика и достаточно, поэтому его Одиссей плавает по комнате. Магритту, вероятно, тоже надоедало заниматься раздеванием кочана капусты на морозе, чтобы доказать, что внутри кочерыжка, но у него из простого сочетания яблока и маски потом родится «Сын человеческий» (1964).

И та же комната, становясь декорацией пьесы, у Тома Стоппарда будет названа не «После Де Кирико», а именно что «После Магритта». Психология называет это «апперцепцией», когда до сознания доходит робкий отзвук найденного художником решения, причем, эту «сторону мысли» большой специалист по настраиванию уха Ортега-и-Гассет называет «хрупкой и необязательной». Надетый на голову котелок говорит о том, что это самый обычный человек. Положение у его лица яблока заставляет предположить, что и лицо неопределенно.

«Сын человеческий», Рене Магритт (1964),

«Возвращение Улисса», Джордж Де Кирико (1968).

Что можно подумать, открывая дверь этому «Сыну человеческому»? – человек, что червяк, развивает в себе деловые качества и берет от жизни тепло, но это внешнее, это Де Кирико, он куда изящнее показывает, что человек с возрастом не выставляет на свет ничего, кроме пигментных пятен старения. Магритт говорит о другом, здесь дело не в возрасте и моральных качествах, иначе бы он назвал работу: «Возращение с работы». Магритт по-светски подходит к евангелию. Фрейд ему поэтому неприятен – ловец мух нашего «подсознательного».

«Итак, бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын человеческий».

Поиски смысла в искусстве и отношение к Фрейду

Магритт не работал для высоколобых интеллектуалов и двуличных скептиков. Поверхность его картин – глубокий гладкий снег, глянец застывших красок. Увидеть в них смысл чуть сложнее, чем отражение себя в витрине и одежду на манекенах: красивая женщина на фоне неба в последних лучах молодости растворяется. Весь построенный на двойственности, Магритт дорожил настоящей проницательностью, и ему не хотелось, чтобы восприятие превращалось в распаковывание.

Когнитивный диссонанс как проблема: «Избегание эмоций, проживание эмоций»

Фрагмент картины Рене Магритта «Глубокие воды», 1941 г.

Почему мы предпочитаем избегать сильных эмоций, а не проживать их в полной мере? Какими механизмами избегания мы зачастую пользуемся и к каким последствиям это может вести? Как религиозные практики на протяжении веков помогали человеку не обращать внимания на свои чувства и почему так сложно отказаться от подобных практик?

Перевод небольшого отрывка из книги итальянского психоаналитика Антонино Ферро «Избегание эмоций, проживание эмоций» (Avoiding Emotions, Living Emotions, Taylor&Francis, 2011), где он предлагает свои (не всегда бесспорные) ответы на эти вопросы.

Я хотел бы поразмышлять о том, как избегание эмоций становится одной из главных задач работы нашего ума. Если такая модальность явно преобладает над другими, она становится затем симптомом.

У нас есть множество разнообразных механизмов избегания или эвакуации неугодных эмоций из психики. Эти механизмы варьируются от, скажем, почти безобидной проекции собственных негативных психических аспектов на внешние объекты и события, и мы тогда склонны осуждать что-либо, до таких небезопасных вариаций, как паранойя, шизофрения, галлюцинации, бред.

Эмоции могут быть эвакуированы даже в собственное тело в форме психосоматических заболеваний или же в социальное тело в форме таких проявлений, как массовая агрессия, девиации, преступность и др.

Следует повторить, что избегание – это психический механизм, присущий, конечно, мышлению любого человека. Но, если этот механизм превалирует и невыносимые эмоциональные переживания не могут быть «переварены» как следует, они остаются в таком «полусыром» виде и неизбежно оседают в сознании человека, образуя там своего рода залежи.

Эти сырые протоэмоциональные сгустки формируют затем все многообразие психических симптомов: различные фобии (если есть задача избежать встречи с неприятным знанием о себе); одержимость (если главная цель – установить контроль); ипохондрии (если стратегия состоит в перемещении эмоции на какой-то отдельный орган или все тело), и так далее.

Разные формы аутичных проявлений тоже служат этой цели – ничего не знать о собственном чувственном опыте. Изучение концепций Жозе Блегера об «агглютинированном ядре» аутизма и положений аутистически-сенсорной теории о ядре аутизма Томаса Огдена помогают яснее понять этот феномен.

Но теперь давайте посмотрим на некоторые стратегии, используемые людьми для предотвращения столкновения с эмоциями или, скорее, с их никогда не метаболизированными «сырыми» предтечами.

Одной из наиболее «успешных» стратегий является нарциссизм.

Возьмем, к примеру, моего пациента с нарциссической структурой личности.

Он менеджер среднего звена одной крупной финансовой группы.

На сессии он рассказал два сна.

В первом сне он преодолевает дистанцию ​​от своего дома до моего офиса (около пары километров). Он старается идти строго по прямой, глядя при этом на прохожих свысока. Возможно, он считает себя более образованным, чем они. Но затем выясняется, что настоящая причина, по которой он строго следует выбранному курсу, заключается в том, чтобы лишний раз не переходить дорогу – он боится летящих навстречу автомобилей, которые могут его задавить.

И если мы посмотрим на этот сон как на сообщение о его эмоциональном состоянии, мы можем предположить, что его эмоции наделены такой ​​кинетической силой, таким могуществом, что могут его просто «раздавить». Таким образом, пока он остается на удаленном расстоянии от каждой опасной ускоряющейся протоэмоции, он ощущает себя целым и невредимым, сохраняя способность удерживать «прямую» нить рассуждения.

Второй сон еще интереснее. Пациенту снится, что он капитан галеона, где все должно работать отлично. Команда экипажа постоянно проводит проверки: безупречно ли натянуты паруса, нет ли каких-то утечек и т.д. Таким образом, все устроено идеально, и кораблю ничто не грозит. Но тревога пациента нарастает, он считает, что, если малейшая вещь окажется не на месте, произойдет катастрофа. Паруса неминуемо порвутся, и даже небольшая протечка приведет к затоплению корабля. Чтобы предотвратить это, он ужесточает дисциплину, потом придумывает позорное увольнение, но и этого недостаточно, следом идет военный трибунал и даже смертный приговор.

Мы можем предположить, что и в жизни этого человека все должно быть совершенным: оценки в школе, успехи на работе, идеальные обеды с друзьями. А если что-нибудь окажется не на своем месте – это приведет к катастрофе. Но почему?

Потому что – и это ответ, к которому мы приходим с ним вместе – любое несовершенство активирует эмоции, с которыми трудно справиться; другими словами, это как если бы у него на борту (а именно в его психическом пространстве) не было команды для управления и борьбы с чрезвычайными ситуациями – эмоциональными ветрами или сильными волнами.

Усилия, которые мой пациент прилагает для того, чтобы достичь совершенства и удержать свой корабль на плаву, огромны. Но они просто ничто по сравнению с тем, с чем он может столкнуться, если активируются новые, сильные и неизвестные ему эмоции, появление которых он не в силах предсказать.

«Чудо в обувной стельке»: коллекция доктора Принцхорна

«Чудесный пастух», Август Наттерер

Немецкий психиатр Ханс Принцхорн собирал не только истории болезней, но и произведения, созданные его пациентами. Этим летом его крупнейшая в мире коллекция с работами более, чем столетней давности, гостит в Хайдельберге. Экспозиция затрагивает вопрос, волнующий мир современного искусства: что такое норма, а что — отклонение от нормы? На ответы, поверьте, стоит взглянуть, как это сделали известные художники от Пауля Клее до Макса Эрнста!

Работа пациента, коллекция Принцхорна

Выставка «Чудо в обувной стельке» (The Miracle in the Shoe Insole) включает 120 рисунков, акварелей и скульптур. Работы демонстрируют то, как пациенты психиатрических клиник использовали искусство, делая попытку вписаться в «нормальную» жизнь. Эту коллекцию собирал немецкий психиатр Карл Вилманнс (Karl Wilmanns) вместе со своим ассистентом Принцхорном (Hans Prinzhorn).

«Сантана», Август Наттерер

1911

Художественное собрание Принцхорна, экспонируемое с 2001 года в галерее Хайдельбергского университета, насчитывает пять тысяч картин, коллажей и скульптур, созданных пациентами психиатрических клиник Германии в конце ХIХ — начале ХХ веков.

Ханс Принцхорн — немецкий психиатр,

собиратель и историк искусства душевнобольных.

Самые старые из произведений датируются 1880-ми. Большинству авторов доктора поставили диагноз «шизофрения». После смерти Принцхорна собрание дополнили произведения художников из Японии, Польши, Франции, Италии и Австрии.

Без названия. Франц Бюхлер

1900-е

Без названия. Франц Бюхлер

1900-е

Без названия. Франц Бюхлер

1900-е

Рекламу коллекции в свое время сделал австрийский писатель и иллюстратор Альфред Кубин, приглашенный профессором Вилманнсом, чтобы посмотреть на одну из картин.

«Я всегда хотел доказать себе, что существую»: Сальвадор Дали в поисках своего «Я»

С. Дали. «Атавизм сумерек»,

1933–1934 годы, Художественный музей, Берн

Поиск собственного я, борьба и разотождествление с умершим доппельгангером и символическое рождение: сегодня у нас загадочная и почти детективная история о Сальвадоре Дали. В ней есть волнующая тайна, удивительные совпадения и герой, который стремится познать истину, несмотря на то, что ему не хватает улик. Мы тоже в своей попытке восстановить ход событий можем опираться лишь на дошедшие до нас факты и свой отклик на них, поэтому не стремимся к документальной достоверности.

Тайное всегда становится явным

Мы могли бы подумать, что эта история началась в шестидесятых годах прошлого века, когда Сальвадор Дали обратился к администрации Лувра с просьбой сделать для него рентгенографию картины «Анжелюс» французского художника-реалиста Жана-Франсуа Милле.

Картина обычная: пара крестьян, мужчина и женщина, стоят на картофельном поле в лучах заходящего солнца. Они молятся. Прямо перед ними на земле – корзина с только что выкопанным картофелем, а на горизонте виднеются очертания города и ратуши. Искусствоведы всегда толковали эту сцену как вечернюю молитву за урожай, но Дали по какой-то непонятной причине не мог этому верить. Сюжет не давал ему покоя с детства, он чувствовал необъяснимую связь с картиной и тайну в ней.

Задолго до того, как рентген стали применять для изучения картин, Дали начал собственное расследование: он много раз перерисовывал персонажей Милле, стараясь понять, что его так тревожит в этой сцене, придумывал все новые и новые интерпретации к ней.

Фигуры «Анжелюса»* в том или ином виде появлялись в его работах более 60 раз, и мы можем в этом убедиться, внимательно изучив его творчество.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

*  «Анжелюс» – знаменитая картина Жана Франсуа Милле, написанная в 1857–1859 годах. Известно, что картину художнику заказал американец Томас Эпплтон (кстати, тоже художник).

«Анжелюс» изображает крестьянскую семью в поле на закате, во время вечерней молитвы, первые слова которой – «Angelus Domini» (Ангел Господень).

Заказчик картину не выкупил, и она какое-то время блуждала по рукам коллекционеров, но в 1889 году была выставлена на продажу и в итоге досталась не Лувру, а американцам. Сумма, заплаченная американским консорциумом за скромное полотно Милле была на те времена запредельной – 580 тысяч франков.

В XX веке Сальвадор Дали (1904 – 1989) написал свой «Анжелюс» (даже в нескольких вариантах). Оказывается, Дали впечатлился работой Милле ещё в годы учёбы (утверждается, что в школе, где учился юный Сальвадор, висела репродукция этой картины). Больше всего ему не давала покоя невероятная скорбь, исходящая от полотна. Позже Дали обратился в Лувр (где картина выставлялась с 1909 года) с просьбой сделать её рентгенограммы. Благодаря им сотрудники музея определили, что изначально Милле изображал не привычную вечернюю молитву, а похороны младенца молодой пары: вот так открылась загадка печали молодых крестьян.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Жан Франсуа Милле (1814 – 1875). Анжелюс. 1857-1859.

Сальвадор Дали, 

« Момент перехода, осуществляемый психопатологическим 

и сумеречным атавизмом всех Ангелов Миллета», 

1957-1959, Париж

Сальвадор Дали. Анжелюс

(Reminiscencia arqueológica de El Ángelus de Millet). 1933-35.

Тайное стало явным, когда пришли рентгенограммы. Выяснилось, что под корзиной с картофелем, над которой склонились мужчина и женщина, спрятано изображение маленького гроба. Похоже, первоначально картина задумывалась как сюжет о похоронах некрещенного младенца молодой пары, которому не нашлось места на христианском кладбище.

После этого были внимательно изучены мемуары самого Милле, и оказалось, что, да, для улучшения продаж художник решил поменять сюжет на «более светлый». Укрыватель, правда, из него был неважный, ведь он не стал менять фигуры мужчины и женщины, которые излучали скорбь, несоразмерную случаю.

Дали так прокомментировал результаты рентгенографии:

«Я всегда чуял смерть в этой картине».

Для нас важно, что только Дали не доверял той «картине реальности», на которой настаивал сюжет Милле, тогда как большинство людей не чувствовали никакого противоречия.

Встреча с шедевром

Погружаясь в наше расследование глубже, мы могли бы предположить, что эта загадочная история началась раньше, а именно – в детстве Дали.

Репродукция картины Милле висела в коридоре школы братьев-монахов «Общества святой девы Марии», и, наверное, юный Дали не раз задерживался у нее, идя на какой-нибудь урок, может, разглядывал картину с помощью той самой хрустальной крышечки от графина, которая, как он писал в автобиографии, всегда была при нем, чтобы смотреть через нее на окружающий мир.

Дали признавался, что в юные годы «жил во власти мечтаний и грез»: любил рисование и не любил другие предметы, обожал рассматривать кипарисы за окном и подтеки на потолке, а не слушать учителя. Так что эта граненая хрустальная призма в прямом и переносном смысле преломляла его реальность и придавала ей причудливые очертания. Мы можем думать, что она могла бы быть одновременно и предметом из физической реальности, и важным внутрипсихическим механизмом, определившим тип мышления художника.

Именно эта склонность к трансформации внутреннего и внешнего, вероятно, и привела к тому, что юный Дали углядел волнующее несоответствие в картине Милле, а впоследствии разгадал тайну картины и открыл для себя и мира совершенно новые смыслы во вполне традиционном сюжете.

Как мы отметили ранее, вариаций на тему «Анжелюса» он сделал много. Вот только некоторые из них: «Гала и «Анжелюс» Милле» (1933), «Архитектонический «Анжелюс» Милле» (1933), «Археологическая реминисценция «Анжелюса» Милле» (1935) и др.

С. Дали. «Атавизм сумерек»,

1933–1934 годы, Художественный музей, Берн

Сальвадор Дали - Ангел 1932

Сальвадор Дали - Вокзал Перпиньян

С фигурами «Анжелюса» Дали играл, как с куклами: в частности, он использовал их в «Портрете виконтессы де Ноайль» (1932) и в иллюстрации к «Мальдорору». Они же в виде двух небоскребов появились в рисунке «Город» (1935) и стали героями «Пары, парящей в облаках» (1936). Силуэты «Анжелюса» также можно рассмотреть на заднем плане композиции «Перпиньянского вокзала» (1965), ставшем воплощением идеи Дали о центре мироздания.

Параноидально-критический метод. Дали и Магритт как рационалисты

Сальвадор Дали Искушение святого Антония

Сюрреализм, особенно в лице наиболее популярных художников этого направления Дали и Магритта, зачастую воспринимается как яркий пример отказа от всякой рациональности в творчестве. Однако иррациональность сюрреализма – не более чем миф, созданный теоретическими рассуждениями и манифестами создателей этого направления. Поэтому Concepture в этом эссе обращается к изучению рациональной стороны двух известных художников.

Искусство ХХ века обычно представляют обывателю как всплеск иррационализма, различных оккультных, мистических, ну или хотя бы психоаналитических и около- практик. Подобный взгляд поддерживается рассказами культурологов и искусствоведов, тщательно пересаливающих свои описаниями словами «хаос», «подсознательный импульс», «случайность». Подобное упрощение превращает всякого художника эпохи в восторженного певца бессознательного, а модерн и авангард делает синонимами «скандала» и «абсурда». А самым главным наглядным примером назначены Сальвадор Дали, Рене Магритт и сюрреализм вкупе с ними.

Однако такого рода представления не могут не заронить сомнения у думающего индивида: а так ли иррациональны все эти течения в искусстве? Сама тяга и акцент на бессознательных аспектах не говорит ли об обратном – о своего рода фрейдовском «отрицании», истерическом «отыгрывании» невозможности всякого современного искусства полностью выйти за рамки рассудочно-рационального подхода?

Сальвадор Дали и Рене Магритт

Ведь в эпоху утери искусством наивности по поводу своих техник и предпосылок ностальгирующим по прошлому только и остается, что фантазировать о творческом экстазе и поэтическом вдохновенном безумии. Разве война рационального существа с засильем рационализма с привлечением теорий и манифестов не есть явление в высшей степени рациональное? И потому по-своему показательно что именно в этих якобы иррациональных течениях наблюдается значительный интерес к философии.

Можно попробовать (пусть и субъективно) сопоставить те результаты, что дали тому же сюрреализму автоматическое письмо и всевозможные игры со случайностью, с одной стороны, и рациональные построения – с другой. «Магнитные поля» и «изысканные трупы» мало того что уже были рационально обоснованы (в своей «методологии»), заданы правилами, опиравшимися не на хаос, а на теорию, но плюс ко всему – так и не стали чем-то общераспространенным. Наибольшую роль они сыграли именно как предмет осмысления в манифестах и статьях Бретона, Арагона, Тцара и других идеологов данного течения. Иными словами, произведения автоматического письма помогли сконструировать миф о зарождении сюрреализма – миф, скрывавший избыток смыслов «от головы» и «от теории».

Рациональность и живопись

Но это речь о текстах, а что же живопись, ведь образ выходит за рамки вербального рассуждения, поэтому часто представляется чем-то внерациональным? И здесь как раз и стоит поговорить о двух важнейших фигурах живописи сюрреализма – Дали и Магритте.

Даже на первый (но внимательный) взгляд можно отметить ряд характерных особенностей обоих мастеров.

«Невидимые лев, конь и спящая женщина»

(Сальвадор Дали, 1930)

Во-первых, это жесткая и акцентированная композиция, в которой нет ничего случайного, о чем свидетельствует настойчивая повторяемость одних и тех же образов в картинах. Это не просто оформление некоторой фантазии – это скорее структурирование элементов, часть из которых может быть совершенно фантастичной (но лишь часть). Например, именно так мы можем трактовать лаконичность картин Магритта: в них порой вообще ничего нет, кроме отношения двух-трех образов (а по сути, идей, стоящих за ними). Спонтанные фантазии обычно устроены не столь минималистично.

То же самое мы можем увидеть у Дали, начиная с конца 20-х годов. В это время он открывает для себя психоанализ Фрейда, а также абстрактные картины де Кирико, и это меняет его стиль. 

Одними из первых в этом повороте станут картины о «невидимом» – «Невидимый человек» (1929), «Незримые лев, конь и спящая женщина» (1930), «Фонтан» (1930). В них некий образ проявляется через организованное пространство, и видим мы его благодаря очень жесткой структуре, продуманной, а не случайно возникшей.

Во-вторых, повышенное внимание художников к названиям своих картин. Магритт прямо заявлял, что без названия эти картины не имеют никакого смысла. Дали также настаивал на авторских названиях (иногда весьма замысловатых и длинных). Названия их картин – очень часто метафора (у Дали порой целое распространенное предложение), некий дополняющий словесный образ, в котором мы находим одновременно и загадку, и ключ к картине.

Так, например, картина Магритта «Каникулы Гегеля» (иллюстрация ниже) многих озадачивает скорее названием, чем изображением. И пока мы не нащупаем именно рациональную подоплеку сочетания образов (диалектику двух образов), мы никогда не поймем, причем тут Гегель и что хотел сказать Магритт.

Рене Магритт  (Rene Magritte, 1898-1967) — бельгийский художник-сюрреалист, связавший в своих картинах хорошо знакомые предметы и каждодневные события привычными связями и отдалявший их друг от друга парадоксальными противопоставлениями.

Уже эти два факта недвусмысленно показывают, что в творчестве и Дали, и Магритта непременно есть сознательный элемент, который зачастую несет бóльшую значимость, чем каждый иррациональный образ, взятый отдельно.

«Ночной кошмар» Генри Фюзели

Ночной кошмар, 1781

Генри Фюзели, или Иоганн Генрих Фюссли (1741-1825) – швейцарский живописец, график, искусствовед. Большую часть жизни провел в Англии. Прежде всего известен серией картин «Ночной кошмар». Несомненно, на творчество художника оказала влияние готическая литература, расцвет которой пришелся на конец XVIII – начало XIX века.

Сюжет «Кошмара» взволновал современников Фюзели. Таинственные символы, намеки, скрытый эротизм – такая картина долго не отпускает зрителя. Современные искусствоведы полагают, что Фюзели удалось показать проявление бессознательного, ведь не просто так репродукция «Ночного кошмара» висела в Венской квартире Фрейда. Любопытно, что Фюзели написал четыре варианта «Кошмара». Кроме того, с картин были сделаны гравюры.

Ночной кошмар, 1791

Впрочем, другие работы художника не менее интересны и загадочны.

Сюжеты картин Фюзели черпал из литературы и мифологии. Например, художник создал ряд работ по произведениям Шекспира. А если смотреть на творчество Фюзели в целом – для художника характерны фантастические сюжеты, изображение сверхъестественного и мрачная, готическая атмосфера.

Генри Фюзели. Леди Макбет, 1784

Зигмунд Фрейд и Ральф Стедман

Основатель психоанализа – мастер психологических метафор. Кто же из ныне живущих иллюстраторов больше подходит для визуализации такой фигуры, чем Ральф Стедман? И многие ли знают, что он это сделал в 1979 году, создав «арт-биографию» отца психоанализа?

Зигмунд Фрейд умер в 1939 году. Его психоаналитические теории с тех пор вызывали дискуссии почти восемь десятилетий, но всё равно в какой-то степени выжили. 

«На протяжении многих лет, даже когда учёные отбрасывали более явно абсурдные элементы его теории – зависть к пенису или влечение к смерти, – они продолжали воздавать должное пониманию Фрейда человеческих состояний», – пишет Луи Менанд в еженедельнике The New Yorker. Он утверждает, что таким образом Фрейд эволюционировал «в народном воображении из учёного в своего рода поэта разума. А поэтов не опровергают... Фрейд и его концепции, преобразованные в метафоры, присоединились к легиону бессмертных».

Книга Стедмана «Зигмунд Фрейд», изначально опубликованная в 1979 году и переизданная в 1997, рассказывает историю жизни отца психоанализа, начиная с его детства в Австрии и до смерти в Лондоне, куда ему пришлось переехать после нацистской аннексии и усилившихся гонений на евреев. Именно там он встретил Вирджинию Вулф. В своём дневнике она описала его как «очень старого человека с обезьяньими светлыми глазами, скованный спазматическими движениями, нечленораздельно изъясняющийся, но бдительный».

Идиотизм, косоглазие и еще 4 медицинских диагноза Моны Лизы

Слева: Леонардо да Винчи. Портрет Изабеллы д’Эсте. 1499. Бумага, уголь. Лувр, Париж. Справа: портрет, приписываемый Леонардо, из швейцарского банковского хранилища.

4 октября 2013 года в The Telegraph опубликована статья, наделавшая шума, как и всякое сообщение о чем-либо ранее неизвестном, связанным с именем Леонардо да Винчи. Портрет Изабеллы д’Эсте, найденный в Швейцарии, после трех лет исследований некоторые эксперты признали произведением кисти Леонардо.

Картина, обнаруженная три года назад в швейцарском банковском хранилище и принадлежащая итальянской семье, имя которой не раскрывается, по-видимому, является подлинной работой Леонардо да Винчи. На картине изображена Изабелла д’Эсте, супруга маркграфа Мантуанского и покровительница искусств. До сей поры был известен только карандашный эскиз портрета, созданный в 1499 году и хранящийся в Лувре. Считалось, что художник так и не написал живописного портрета, но теперь ученые считают, что он вернулся к своему замыслу в 1514 году, когда вновь встретился с маркграфиней в Риме.

По словам эксперта по творчеству Леонардо профессора Карло Педретти, «нет сомнений, что портрет — подлинная работа Леонардо. Исследования показали, что при написании полотна использовались те же пигменты, что использовал Леонардо, и грунтовка холста выполнена по технологиям самого художника». Радиоуглеродные исследования с вероятностью 95% позволяют датировать портрет временем между 1460 и 1650 годом. Некоторые детали портрета (золотая тиара и пальмовая ветвь), вероятно, были написаны не самим Леонардо, а одним из его учеников, скорее всего Джанджакомо Капротти / Gian Giacomo Caprotti. Некоторые эксперты оспаривают авторство Леонардо, поскольку портрет написан на холсте, в то время как Леонардо всегда использовал в качестве материала для станковых живописных работ дерево.

Между тем, героине другого портрета Леонардо да Винчи — Джоконде, регулярно ставят медицинские диагнозы. Непросто быть героиней, возможно, самого знаменитого произведения искусства всех времен.

Mona Lisa madness, the Louvre, Paris

Зрительский интерес в Лувре к бессмертному творению:

Leonardo di ser Piero da Vinci, known as LEONARDO DA VINCI

(Vinci, 1452 - Amboise, 1519) - Portrait of Lisa Gherardini, wife of

Francesco del Giocondo, known as the Mona Lisa (the Joconde in French),

c. 1503–06, wood (poplar/ тополь); h. 0.77 m, w. 0.53 m.

Над «Моной Лизой», или «Портретом госпожи Лизы дель Джокондо», Леонардо да Винчи предположительно работал 16 лет, с 1503 по 1519 год. Некоторые специалисты считают, что картина так и осталась незавершенной. По наиболее популярной версии, на ней запечатлена Лиза Герардини — третья жена Франческо дель Джокондо, торговца тканями из Флоренции.

Леонардо пишет портрет Моны Лизы, Charles Lemoine, гравюра, 1845. Джоконду развлекают шуты и музыканты / Leonardo Painting the Mona Lisa Aimee Brune Pages 1845 Engraved by Charles Lemoine from the oil original. 1845. Paris, Bibliothèque Nationale.

«Это изображение всякому, кто хотел бы видеть, до какой степени искусство может подражать природе, дает возможность постичь это наилегчайшим образом, — писал в XVI веке биограф художников Возрождения Джорджо Вазари, — ибо в нем воспроизведены все мельчайшие подробности, какие только может передать тонкость живописи».

Благодаря такой детализации здесь есть где развернуться экспертам, год за годом открывающим все новые и новые черты в облике госпожи Джоконды.

Картина Мона Лиза с усами художника-дадаиста Марселя Дюшана,

карандаш, готовый отпечаток, 1919. Mona Lisa with moustache by Marcel Duchamp, 1919, 19.7x12.4 cm, pencil, ready-made, Philadelphia Museum of Art, Philadelphia, PA, USA

Оригинал Моны Лизы Марсель Дюшан называл "Джоконда бритая".