Илон Маск, президент
компаний SpaceX и Tesla, теперь также финансирует Neuralink, проект
по созданию нейрокомпьютерных интерфейсов. Компания занимается разработкой
имплантируемых чипов, которые должны способствовать внедрению технологий
искусственного интеллекта в работу человеческого мозга.
Маск намекал
на разработку такого интерфейса на протяжении почти года.
Не столь давно на встрече в Дубае Илон отметил:
Через некоторое время мы, скорее всего, увидим тесное слияние биологического и цифрового разума… оно подразумевает более высокую скорость передачи информации от мозга к техническим устройствам, которые мы используем.
Такие интерфейсы пока остаются в области научной фантастики — сейчас большинство электростимуляторов создается лишь для использования в медицинских целях, и даже им далеко до совершенства.
Это
не останавливает исследователей: проект Kernel под руководством Брайана
Джонсона, например, работает над уменьшением влияния на функции мозга
дегенеративных заболеваний вроде болезни Паркинсона. Положительные результаты
должны привести к тому, что человеческий мозг любого человека, даже
здорового, станет быстрее и сильнее при соединении со специальным
устройством.
Тем не менее,
в процессе создания подобных устройств ученые сталкиваются с огромным
количеством сложностей: например, нейробиологи все еще имеют довольно слабое
представление о взаимодействии нейронов в человеческом мозге.
Отдельная проблема — найти волонтеров на внедрение имплантов.
Блейк Ричардс, ученый
из Торонтского университета, считает:
Люди смогут примириться с идеей размещения импланта у них в мозге, только если это поможет им улучшить тяжелое состояние, вызванное болезнью — большинство здоровых людей не готово добровольно пойти на операцию, которая включает в себя вскрытие черепной коробки.
Neuralink
и волшебное будущее мозга,
Часть 4: задача Neuralink
Поскольку я уже писал о двух компаниях Илона Маска — Tesla и SpaceX, — думаю, я понимаю его формулу. Она выглядит вот так:
И его первая мысль о
новой компании всего начинается справа и проходит путь налево.
Он решает, что
некоторые определенные изменения в мире увеличат вероятность того, что
человечество будет иметь наилучшее будущее. Он знает, что крупномасштабное
изменение мира происходит быстрее всего, когда весь мир — Колосс
Человеческий — работает над этим. И он знает, что Колосс Человеческий будет
стремиться к достижению цели тогда и только тогда, если будет экономическая
движущая сила — если сам процесс траты ресурсов на достижение этой цели будет хорошим
бизнесом.
Зачастую, прежде чем
бурно развивающаяся индустрия наберет обороты, все это похоже на стопку бревен
— все компоненты для огня на месте, все готово к работе, но нет спички.
Существует некоторый технологический дефицит, не дающий взлететь всей отрасли.
Поэтому, когда Илон
создает компанию, ее основная стратегия, как правило, заключается в создании
спички, которая зажжет индустрию и заставит Колосс Человеческий работать над
ней. Это, в свою очередь, как считает Илон, приведет к событиям, которые изменят
мир таким образом, что повысится вероятность того, что у человечества будет
наилучшее будущее. Но нужно взглянуть на его компании с высоты птичьего полета,
чтобы все это понять. В противном случае, вы будете ошибочно считать все, что
он делает, обычным бизнесом — тогда как на самом деле то, что выглядит как
бизнес, будет являться механизмом для поддержания компании, внедряющей
инновации для создания важной спички.
Когда я работал над
статьями про Tesla и SpaceX, я спросил Илона, почему он лезет в инженерию, а не
в науку, и он объяснил, что когда дело доходит до прогресса, «инженерия
является сдерживающим фактором». Другими словами, прогресс науки, бизнеса и
промышленности — все это происходит с разрешения технического прогресса. И
если посмотреть на историю, в этом есть смысл — поскольку каждая
величайшая революция в прогрессе человечества — это технический прорыв. Спичка.
Итак, чтобы понять
компанию Илона Маска, нужно подумать о спичке, которую он пытается создать
— наряду с тремя другими переменными:
И когда я начал
размышлять о том, что такое Neuralink, я знал, какие переменные мне нужно
проставить. На тот момент у меня было очень смутное представление об одной из
переменных — что цель компании заключается в «ускорении появления
общемозгового нейроинтерфейса». Или волшебной шляпы, как я его назвал.
Насколько я понял,
интерфейс общего мозга должен был представлять нейрокомпьютерный интерфейс в
идеальном мире — супер-пупер-продвинутый концепт, когда все нейроны вашего
мозга могут незримо коммуницировать с миром снаружи. Эта концепция была
основана на научно-фантастической идее «нейронного кружева» из серии «Культура»
Иэна Бэнкса — невесомый, неосязаемый интерфейс на весь мозг, который можно
телепортировать в мозг.
Вопросов у меня было
предостаточно.
К счастью, я
направлялся в Сан-Франциско, где должен был засесть с половиной команды
основателей Neuralink и побыть самым глупым человеком в комнате.
Отступление
на тему, почему я не преувеличиваю, называя себя самым глупым человеком в той
комнате, просто посмотрите сами.
Команда Neuralink:
Пол Меролла, который провел последние семь лет в роли ведущего конструктора чипов в IBM по программе SyNAPSE, где руководил разработкой чипа TrueNorth — одного из крупнейших CMOS-устройств в истории по числу транзисторов, если что. Пол рассказал мне, что его область работы называлась нейроморфной, а цель — создавать транзисторные схемы, основанные на принципах архитектуры мозга.
Ванесса Толоса, эксперт по микросборке команды Neuralink, один из ведущих исследователей биосовместимых материалов в мире. Работа Ванессы включает в себя проектирование биосовместимых материалов на основе принципов индустрии интегральных схем.
Макс Ходак, который работал над разработкой нескольких инновационных технологий НКИ в лаборатории Мигеля Николелиса в Дьюке, а также два раза в неделю ездил в колледж для запуска Transcriptic, «роботизированной облачной лаборатории для естественных наук», которую сам и основал.
Ди Джей Сео, который в своих 20 с лишним лет разработал в Калифорнийском университете в Беркли ультрасовременную новую концепцию НКИ под названием «нейронная пыль» — крошечные ультразвуковые сенсоры, которые могут обеспечить новый способ записи мозговой деятельности.
Бен Рапопорт, эксперт по хирургии в Neuralink, а также ведущий нейрохирург. Еще у него есть степень доктора электротехники в Массачусетском технологическом институте, позволяющая ему пропускать свою работу нейрохирурга «через линзу имплантируемых устройств».
Тим Хэнсон, которого коллега представил как «одного из лучших инженеров по всему миру на планете». Он самоучка, но благодаря своим знаниям материаловедения и методам микрофабрикации, ему удалось создать некоторые ключевые технологии, которые будут использоваться в Neuralink.
Флип Сабес, ведущий научный сотрудник, лаборатория которого в Калифорнийском университете в Сан-Франциско заложила новую почву для НКИ, объединив «кортикальную физиологию, вычислительное и теоретическое моделирование, а также психофизику и физиологию человека».
Тим Гарднер, ведущий научный сотрудник Бостонского университета, лаборатория которого работает над внедрением НКИ у птиц, чтобы изучить «как сложные песни собираются из элементарных нейронных единиц» и узнать «о связях между паттернами нейронной активности в разных временных масштабах». Тим и Флип оставили свои штатные должности, чтобы присоединиться к команде Neuralink.
Ну и сам Илон, генеральный директор и член команды. Пост генерального директора выделяет этот проект на фоне остальных, которые он недавно запустил, и помещает Neuralink в наивысший приоритет для него, где обитают только SpaceX и Tesla. Когда дело доходит до неврологии, Илон обладает наименьшими техническими знаниями в команде — но ведь и SpaceX он начинал без особых технических знаний и быстро стал сертифицированным ракетным специалистом, читая и задавая вопросы экспертам в своей команде. То же самое произойдет и здесь.
Я спросил Илона, как он
собрал свою команду. Он ответил, что встретился буквально с 1000 человек, чтобы
собралась эта группа, и частью задачи было огромное число совершенно раздельных
экспертных областей, которые нужно было перебрать: нейробиология,
нейрохирургия, микроскопическая электроника, клинические испытания и пр.
Поскольку это междисциплинарная область, он искал междисциплинарных экспертов.
И это видно по их биографиям — все члены группы обладают уникальным сочетанием
знаний, которые перекрещиваются со знаниями других членов группы и вместе
составляют как бы мегаэксперта. Илон также хотел найти людей, которые могли
взглянуть на миссию свысока — которые были больше сосредоточены на промышленных
результатах, чем на производстве бумажек. В общем, было непросто.
Но вот они сидели за
круглым столом и смотрели на меня. Я был немного в шоке, потому что должен был
провести очень много исследований, прежде чем приехать сюда. Я извлек из себя
тезис, они подхватили его и умножили в четыре раза. И пока продолжалась
дискуссия, я начал понемногу понимать, что к чему.
На протяжении
нескольких следующих недель я встретился и с другими учредителями, каждый раз
играя роль дурака. На этих встречах я сосредоточился на попытках составить
исчерпывающую картину стоящих перед нами задач и того, как будет выглядеть путь
к волшебной шляпе. Я хотел понять две этих коробки:
Первая была простой.
Бизнес-часть Neuralink — это компания, занимающаяся разработкой
нейрокомпьютерных интерфейсов. Они хотят создавать ультрасовременные НКИ —
некоторые из них будут «устройствами микронных размеров». Этот процесс будет
поддерживать рост компании и станет отличной базой для внедрения инновация
(вроде того, как SpaceX использует свои запуски для поддержания компании и
экспериментов с новейшими инженерными разработками).
Что касается
интерфейса, над которым они планируют работать, вот что говорит Илон:
«Мы стремимся вывеси на рынок нечто, что поможет при определенных серьезных травмах головного мозга (инсульт, раковое поражение, врожденное), примерно через четыре года».
Вторая коробка была
сложнее. Сегодня нам кажется очевидным, что использование технологии парового
двигателя ради силы огня должно было начаться, дабы произошла промышленная
революция. Но если бы вы поговорили с кем-то в 1760 году об этом, ясности было
бы гораздо меньше — какие препятствия нужно преодолеть, какие инновации
внедрить, сколько все это займет времени. И вот мы здесь — пытаемся понять, как
должна выглядеть спичка, которая зажжет нейрореволюцию, и как ее создать.
Отправной точкой для
обсуждения инновация будет дискуссия о препятствиях — почему вообще
возникает необходимость инноваций. В случае Neuralink этот список будет
большой. Но даже с учетом того, что основным сдерживающим фактором будет
инженерная разработка, есть несколько крупных проблем, которые вряд ли станут
основным препятствием:
Общественный
скептицизм
Недавно был проведен
опрос, в котором выяснилось, что американцы боятся будущего биотехнологий, в
частности — НКИ, больше, чем редактирования генов.
Флип Сабес не разделяет
их опасений.
Когда ученый думает об
изменении фундаментальной природы жизни — о создании вирусов, о евгенике и
пр. — создается спектр, который многие биологии находят довольно тревожным, но
я знаю, что когда нейробиологи думают о чипах в мозге, им это не кажется
странным, потому что у нас уже есть чипы в мозге. У нас есть глубокая
стимуляция мозга, которая облегчает симптомы болезни Паркинсона, мы проводим
первые испытания чипов для восстановления зрения, у нас есть кохлеарный
имплантат — нам не кажется чем-то странным поместить устройство в мозг, чтобы
считывать и записывать информацию.
И, узнав все о чипах в
мозге, я соглашаюсь — и когда американцы узнают о них все, они тоже
изменят свое мнение.
История поддерживает
этот прогноз. Люди не очень быстро привыкли к глазной хирургии Lasik, когда она
впервые появилась — 20 лет назад всего 20 000 человек в год прибегали к
операции. Сегодня это число составляет уже 2 000 000. То же самое с
кардиостимуляторами. И дефибрилляторами. И пересадкой органов. Но ведь она
когда-то отдавала франкенштейнщиной! Имплантаты мозга будут из той же оперы.
Наше непонимание
мозга
Помните, «если представить
понятый мозг одной милей, мы прошли всего три дюйма по ней»? Флип тоже так
считает:
Если бы нам нужно было
понять мозг, чтобы взаимодействовать с ним по существу, у нас были бы проблемы.
Но все эти штуки в мозге можно расшифровать без полного понимания динамики
вычислений в мозге. Возможность считать это все — это проблема инженеров.
Возможность понять происхождение и организацию нейронов в мельчайших деталях,
которые удовлетворили бы нейробиологов сполна — это отдельная проблема. И
нам не нужно решить все эти научные проблемы, чтобы добиться прогресса.
Если мы можем просто
при помощи технических методов заставить нейроны разговаривать с компьютерами,
этого будет достаточно, и машинное обучение позаботится об остальном. То есть
научит нас науке о мозге. Как отмечает Флип:
Обратная сторона фразы «нам не нужно понимать мозг, чтобы добиться прогресса» заключается в том, что прогресс в инженерном деле почти наверняка увеличит наше научное знание — вроде того, как Alpha Go научит лучших игроков мира лучшим стратегиям игры в го. И этот научный прогресс приведет к еще большему техническому прогрессу — инженерия и наука будут подталкивать друг друга.
Злобные гиганты
Tesla и SpaceX обе
наступают на очень большие хвосты (например, автомобильной промышленности, нефтегазового
и военно-промышленного комплекса). Большие хвосты не любят, когда на них
наступают, поэтому обычно делают все возможное, чтобы препятствовать прогрессу
наступающего. К счастью, у Neuralink нет такой проблемы. Нет ни одной крупной
сферы деятельности, которую может разрушить Neuralink (по крайней мере, в
обозримом будущем — а там, возможная нейрореволюция нарушит работу почти
каждой отрасли).
Препятствия Neuralink —
это технологические препятствия. Их много, но два из них стоят особнячком, и
если их преодолеть, этого может быть достаточно, чтобы все остальные стены
упали и полностью изменили траекторию нашего будущего.
Большое
препятствие #1: пропускная способность
Одновременно в
человеческом мозге никогда не было более пары сотен электродов. Если сравнивать
со зрением, это равноценно сверхнизкому разрешению. Если сравнивать с
двигателем, это простейшие команды с малой степенью контроля. Если сравнивать с
мыслями, нескольких сотен электродов будет достаточно лишь для того, чтобы передать
просто изложенное сообщение.
Нам нужна более высокая
пропускная способность. Намного более высокая.
Рассуждая над
интерфейсом, который мог бы изменить мир, команда Neuralink определила
примерное число в «миллион одновременно считываемых нейронов». Еще говорят, что
100 000 — это число позволит создать много полезных НКИ с различными
применениями.
С аналогичными
проблемами столкнулись первые компьютеры. Примитивные транзисторы занимали
много места и с трудом масштабировались. Но в 1959 году появилась интегральная
схема — компьютерный чип. Вместе с ней появился способ увеличивать число
транзисторов и закон Мура — понятие о том, что число транзисторов, которые
можно уместить на компьютерном чипе, удваивается каждые полтора года.
До 90-х электроды для
НКИ делали руками. Затем мы начали выяснять, как производить эти крошечные
100-электродные многоэлектродные матрицы, используя современные
полупроводниковые технологии. Бен Рапопорт из Neuralink считает, что «переход
от ручного производства к электродам Utah Array стал первым намеком на то, что
закон Мура может возыметь власть и в области НКИ».
Это огромный потенциал.
Сегодня наш максимум это несколько сотен электродов, способных измерять около
500 нейронов одновременно — это далеко не миллион, даже и близко нет. Если
добавлять по 500 нейронов каждые полтора года, мы придем к миллиону в 5017
году. Если же удваивать это число каждые полтора года, мы получим миллион к
2034 году.
В настоящее время мы
где-то между. Ян Стивенсон и Конрад Кординг опубликовали работу, в которой
рассмотрели максимальное число нейронов, которые считывались одновременно в
разные моменты на протяжении последних 50 лет (у любых животных) и вывели
результат на этот график:
Это исследование,
которое еще называют законом Стивенсона, предполагает, что количество нейронов,
которые мы можем регистрировать одновременно, по всей видимости, удваивается
каждые 7,4 года. Если этот показатель будет держаться, до конца этого столетия
нам удастся дойти до миллиона, а в 2225 году — записать каждый нейрон в мозгу
и получить нашу готовую шляпу волшебника.
В общем, эквивалента
интегральной схемы для НКИ пока нет, потому что 7,4 года — слишком большое
число для начала революции. Прорыв будет сделан не устройством, которое может
записать миллион нейронов, а со сдвигом парадигмы, вследствие которого этот
график будет больше походить на закон Мура и меньше — на Стивенсона. Как только
это произойдет, последуют и миллионы нейронов.
Большое
препятствие #2: имплантация
НКИ не смогут захватить
мир, если всякий раз для их внедрения придется вскрывать черепушку.
Это важная тема в
Neuralink. Думаю, слово «неинвазивно» или «неинвазивный» было произнесено раз
сорок во время моих бесед с командой.
Помимо того, что это
серьезный барьер для входа и серьезная проблема для безопасности, инвазивная
операция на головном мозге стоит дорого и многого требует. Илон сказал, что
финальный процесс имплантации НКИ должен быть автоматизирован. «Машина, которая
будет на это способна, должна быть чем-то вроде Lasik, автоматизированным
процессом — потому что в противном случае вы будете ограничены числом
нейрохирургов, а затраты будут слишком высоки. Нужна машина по типу Lasik,
чтобы масштабировать этот процесс».
Создание НКИ с высокой
пропускной способностью было бы прорывом уже само по себе, не говоря уж о
разработке неинвазивных имплантатов. Но выполнение обоих пунктов начнет
революцию.
Другие
препятствия
Сегодняшние пациенты с
НКИ ходят с проводом, торчащим из головы. В будущем это, конечно, не
взлетит. Neuralink планирует работать над устройствами, которые будут
беспроводными. Но это также сопряжено с проблемами. Необходимо устройство,
которое сможет беспроводным путем передавать и получать кучу данных. Значит,
оно должно самостоятельно позаботиться о таких вещах, как усиление сигнала,
преобразование аналога в цифру, а также сжатие данных. И это все также должно
работать на индукционном токе.
Еще одна большая
проблема — биосовместимость. Чувствительная электроника, как правило, не
очень хорошо уживается в желейном шарике. И тело человека плохо принимает
инородные объекты в себя. Но мозговые интерфейсы будущего должны будут работать
вечно и без перебоев. Следовательно, устройство будет герметично упаковано и
достаточно надежно, чтобы переживать десятилетия жужжания и смещения нейронов
вокруг. И мозг — который расценивает современные устройства как вторженцев
и покрывает их рубцовой тканью — придется как-нибудь обмануть, заставив думать,
что это устройство — нормальная часть мозга.
Есть еще проблема с
пространством. Где именно вы будете размещать свое устройство, которое сможет
взаимодействовать с миллионом нейронов в черепе, который и без того делит
пространство на 100 миллиардов нейронов? Миллион электродов, использующих
современные многоэлектродные массивы, будет размером с бейсбольный мяч. Поэтому
дальнейшая миниатюризация — это еще одна непрекращающаяся инновация, которую
можно добавить в список.
Есть также факт того,
что современные электроды в основном оптимизированы для простой электрической
записи или простой электрической стимуляции. Если нам действительно нужен
эффективный интерфейс, потребуется нечто иное, чем однофункциональные жесткие
электроды — что-то с механической сложностью нейронных цепей, которые могут
записывать и стимулировать, а также могут взаимодействовать с нейронами химически,
механически и электрически.
И давайте просто
условимся, что все это идеально сочетается — широкополосное, долговременное,
биосовместимое, двунаправленное, коммуникативное, неинвазивно-имплантируемое
устройство. Теперь мы можем вести диалог с миллионом нейронов одновременно.
Только вот… мы ведь не знаем, как разговаривать с нейронами. Не так-то просто
расшифровать статические вспышки сотни нейронов, но ведь мы, по сути, пытаемся
изучить набор определенных вспышек, отвечающих определенным простым командам. С
миллионом сигналов это не сработает. Обычный переводчик, по сути, использует
два словаря, подменяя слова из одного словами в другом — но ведь это не значит
понимать язык. Нам нужно осуществить мощный скачок в машинном обучении прежде,
чем компьютер научится языку, и еще больший скачок будет необходимо проделать,
чтобы понять язык мозга — потому что люди определенно не будут учиться
расшифровывать код миллиона одновременно активирующихся нейронов.
Какой
простой сейчас кажется колонизация Марса.
Но я готов поспорить,
что телефон, автомобиль и посадка на Луну показались бы непреодолимыми
технологическими проблемами для людей несколькими десятилетиями ранее. И я
готов поспорить, что это —
— покажется совершенно
неразрешимым для людей времен этого:
И да, это в вашем
кармане. Если прошлое нас чему-то научило, так это тому, что всегда будут
существовать технологии будущего, немыслимые для людей прошлого. Мы не знаем,
какие технологии, которые кажутся нам совершенно невозможными, в дальнейшем
станут повсеместными, но будут и такие. Люди всегда недооценивают Колосс Человеческий.
Если у всех, кого вы
знаете, к 40 годам появится электроника в черепе, это произойдет благодаря
сдвигу парадигму, который вызвал фундаментальный сдвиг во всей этой индустрии.
Этот сдвиг как раз и пытается организовать команда Neuralink. Другие команды
работают над этим тоже, и крутые идеи уже начали появляться:
Актуальные
инновации в области НКИ
Группа из Университета
штата Иллинойс разрабатывает интерфейс из шелка:
Шелк можно свернуть в
тонкую связку и относительно неинвазивно ввести в мозг. Там он теоретически
расправится и осядет в контурах, как термоусадочная пленка. На шелке будут
гибкие кремниевые транзисторные массивы.
В своем выступлении
TEDx Talk, Хон Йео продемонстрировал массив электродов, нанесенный на его кожу,
как временная татуировка, и ученые считают, что этот метод можно потенциально
использовать в мозге:
Другая группа работает
над своего рода наномасштабной электродной нейронной сеткой, настолько
крошечной, что ее можно ввести в мозг при помощи шприца:
Для сравнения: эта
красная трубочка справа является кончиком шприца.
Другие неинвазивные
методы включают вхождение в вены и артерии. Илон упоминал следующее: «Наименее
инвазивный способ будет чем-то вроде прочного стента, который входит через
бедренную артерию и разворачивается в кровеносной системе для взаимодействия с
нейронами. Нейроны используют много энергии, поэтому это по сути дорожная сетка
к каждому нейрону».
DARPA, подразделение
технологических инноваций вооруженных сил США, благодаря недавно
профинансированной программе BRAIN, ведет разработку крошечных «замкнутых»
нейронных имплантатов, которые могут заменить лекарства.
Второй проект DARPA
нацелен на установку миллиона электродов в устройство размером с монетку.
Другая идея, над
которой ведется работа, это транскраниальная магнитная стимуляция (ТМС), в
которой магнитная катушка вне головы может создавать электрическим импульсы
внутри мозга.
Эти импульсы могут
стимулировать целевые области нейронов, обеспечивая абсолютно неинвазивный тип
глубокой стимуляции мозга.
Один из соучредителей
Neuralink, Ди Джей Сео приложил усилия к разработке еще более крутого
интерфейса под названием «нейронная пыль». Нейронная пыль являет собой
крошечные кремниевые сенсоры размером в 100 мкм (примерно равные ширине
волоса), которые должны впрыскиваться прямо в кору. Совсем рядом, над твердой
мозговой оболочкой, будет располагаться 3-миллиметровое устройство, которое
сможет взаимодействовать с датчиками в пыли посредством ультразвука.
Это еще один пример
инновационных преимуществ, получаемых от междисциплинарной команды. Ди Джей
объяснил мне, что «существуют технологии, о которых вообще не задумываются в
этой области, но мы можем привнести в нее некоторые принципы их работы». Он
говорит, что нейронная пыль была создана под впечатлением от принципов работы
технологий микрочипов и RFID. Можно с легкостью увидеть, как работает
перекрестное влияние разных полей:
Другие работают над еще
более невероятными идеями, такими как оптогенетика (когда вы вводите вирус,
который крепится к клетке мозга, заставляя ее впоследствии стимулироваться
светом) или использованием углеродных нанотрубок, миллион которых можно связать
вместе и направить в мозг через кровоток.
Эти люди работают над
инновациями в компании.
Сейчас это относительно
небольшая группа, но когда прорыв действительно начнет давать о себе знать, это
быстро изменится. События начнут быстро развиваться. Пропускная способность
мозга будет становиться все лучше и лучше, так как процедуры имплантации будут
становиться проще и дешевле. Возникнет общественный интерес. И когда
общественный интерес наберет обороты, заметит возможность и Колосс Человеческий
— и тогда скорость развития подскочит до небес. Точно так же, как прорывы
в компьютерном оборудовании привели к развитию программного обеспечения, так и
крупные индустрии подключатся к разработке умных приложений и передовых машин,
которые будут работать совместно с нейрокомпьютерными интерфейсами.
Когда-нибудь в 2052 году вы будете рассказывать какому-нибудь ребенку о том,
как все начиналось, и ему будет скучно.
Я пытался заставить
команду Neuralink обсудить со мной 2052 год. Я хотел узнать, что будет, когда
все это воплотится в жизнь. Я хотел узнать, что они сами хотели бы поставить на
место прочерка. Но это было непросто — ведь эту команду создавали специально,
чтобы она сосредоточилась на конкретных результатах, а не на пустых словах.
Но я продолжал просить,
стиснув зубы, пока они не изложили свои мысли касательно будущего. Я также
провел большую часть своих бесед на тему далекого будущего с Илоном и Мораном
Серфом, нейробиологом, который работает над НКИ и много думает о долгосрочных
последствиях своей работы. Наконец, один из членов команды Neuralink рассказал
мне, что, безусловно, он и его коллеги о многом мечтают — иначе бы они не
делали то, что делают — и что многие вещи в их области были созданы под
влиянием научной фантастики. Он рекомендовал мне поговорить с Рамезом Наамом,
автором знаменитой трилогии «Нексус». Поэтому я задал 435 вопросов Рамезу,
чтобы составить полную картину.
По итогам этой беседы я
ушел совершенно убитым. Однажды я писал, каково будет, если мы вернемся в 1750
год — когда еще не было электричества, двигателей или телекоммуникаций
— вытащим Джорджа Вашингтона и покажем ему наш современный мир. Он будет
так шокирован, что умрет. Тогда же я задумался о концепции того, на сколько лет
в будущее нужно отправиться, чтобы испытать смертельный шок от прогресса. Я
назвал ее Точкой Смертельного Прогресса (ТСП).
С тех пор, как родился
Колосс Человеческий, наш мир обрел странное свойство — с течением времени он
становится все волшебнее. Так работает ТСП. И поскольку развитие порождает еще
более быстрое развитие, тенденция состоит в том, что со временем ТСП становится
все ближе, все короче. Для Джорджа Вашингтона ТСП составляла несколько сотен
лет, что не так-то много в общей схеме человеческой истории. Но сейчас мы живем
во времени, когда все летит так быстро, что мы можем испытать несколько ТСП за
свою жизнь. Объем всего, что случилось с 1750 по 2017 года, может быть повторен
уже в течение вашей жизни, причем неоднократно. Это волшебное время, чтобы жить
— и это сложно понять, трудно заметить, потому что ту жизнь, которой мы живем,
мы проживаем изнутри.
Во всяком случае я
много думаю о ТСП и всегда задаюсь вопросом, что было бы, если бы мы
отправились вперед в машине времени и испытали то, что Джордж испытал бы здесь.
Каким должно быть будущее, чтобы я умер от шока? Можно рассуждать о таких
вещах, как искусственный интеллект и редактирование генов, и я не сомневаюсь,
что прогресс в этих областях может привести к моей смерти от шока. Но фраза
«кто его знает, как оно будет» никогда не была описательной.
Я считаю, что у меня,
возможно, наконец появилась описательная картина нашего шокирующего будущего.
Позвольте мне обрисовать ее вам.
Продолжение
следует.
April 20, 2017
By Tim Urban