Информационный пузырь. Путешествие в мир постправды

Постправда (post-truth) — обстоятельства, при которых объективные факты являются менее значимыми при формировании общественного мнения, чем обращения к эмоциям и личным убеждениям.
Оксфордский словарь английского языка за 2016 год

Космические путешествия совершаются не только в пространстве, но и во времени, и по этой причине, даже приближаясь к планете, уже внесённой в атласы и кем-то якобы хорошо изученной, я, Ийон Тихий, капитан дальнего галактического плавания, первооткрыватель восьмидесяти тысяч трёх миров, не знаю, чего ожидать. Имеющееся описание может относиться к далёкому прошлому или к будущему. Или вообще к совершенно другому миру, так как в галактических справочниках полным-полно опечаток.

Посадка

В темноте некоторые «с трудом различимые» объекты на самом деле не видны вовсе. Сигнал со зрительного нерва достигает сознания в виде тщательно отредактированной картинки. Образы, распознанные по отдельным фрагментам, могут просто «дорисовываться». С переменным успехом.

…Но в данном конкретном случае именно вышеперечисленные обстоятельства внушали мне сдержанный оптимизм. Поскольку, согласно справочнику, планета, которую я намеревался посетить, была на редкость негостеприимной. Страдающий от радиационного заражения и непрерывных войн мир, жители которого к тому же имели обычай стрелять в заходящие на посадку корабли без предупреждения, в иных обстоятельствах я облетел бы за десяток парсеков. Однако сейчас extrema necessitate* (крайняя необходимость - лат.) вынуждала меня пойти на связанный с высадкой риск. В предполётной суматохе я не заметил, что закупаю питьевую воду не литрами, а пинтами — то есть вдвое меньше, чем требовалось. И ещё радовался, болван, что припасы обходятся мне дешевле обычного! Разумеется, цистерна опустела на полпути. Продолжать путешествие без воды я, естественно, не мог. Добывать же её самостоятельно на кометах и промёрзших лунах, орудуя киркой… Нет, лучше рискнуть, чем растапливать на камбузе серые от космической пыли и воняющие аммиаком ледяные глыбы.

Приближаясь к планете, я поручил искусственному интеллекту корабля заняться прослушиванием и анализом передач, дабы собрать хоть какую-то информацию и расшифровать местные языки. Предварительные результаты его работы оказались вполне обнадёживающими, так как военные сводки и сообщения об уровне радиационного фона в новостях этого мира отсутствовали. Про какую-либо противобаллистическую или противоастероидную систему электронному мозгу ракеты тоже не удалось подслушать ни слова. Мир выглядел вполне безопасным, и можно было предположить, что мои предшественники сами разбили свои корабли при посадке. Многие звездоплаватели склонны валить вину за плачевные результаты собственной некомпетентности на вымышленных чудовищ и воинственных аборигенов. Космос — место опасное, и за время странствий мне не раз приходилось подвергаться нападениям, но…

Но integre* (как единое целое - лат.) планеты до того раза на меня ещё не бросались. Иным образом описать произошедшее я не могу. Намереваясь выйти на круговую орбиту, я выполнял манёвр на высоте около 6000 километров, сбрасывая скорость до первой космической… Параллельно я пытался одолеть нюансы местного произношения слова «вода», заученного благодаря напряжённым сеансам гипнопедии, и одновременно препирался с автопилотом, желчно требующим, чтоб я хотя бы пристегнулся, прежде чем он включит тормозные дюзы… И в этот момент голубовато-жемчужная сфера планеты вывернулась, окружила корабль и захлопнула его внутри себя! Струистая облачная пелена, в редких разрывах которой проглядывали горные пики и серебристые лоскуты морей, мгновенно оказалась везде, на всех экранах внешнего обзора! Так не могло быть, но я видел поверхность планеты целиком — дневную и ночную стороны сразу.

Автопилот попытался осмыслить ситуацию, не преуспел и всё с той же желчью в голосе объявил, что в гравитационном поле такой формы работать категорически отказывается. Я был с ним полностью солидарен, я бы тоже отказался — я и хотел! Но проклятый робот успел первым, свалив на меня всю ответственность за корабль, летящий прямо на облака.

Если гравитация направлена не к центру, а от него, к внутренней поверхности сферы — именно так тут дела и обстояли, — лечь на орбиту невозможно, поскольку центробежная сила будет не вычитаться из силы тяжести, а суммироваться с ней. Любая попытка развернуться лишь ускоряла в таких условиях падение. Мне только и оставалось, что идти на вертикальную посадку в ручном режиме. Приземлившись, я попытался найти случившемуся рациональное объяснение. Если рассуждать логически, находиться на внутренней поверхности полой сферы размером с планету мой корабль просто не мог — само существование такого объекта грубо нарушало законы физики. Видимая картина — а даже после приземления мне казалось, что горизонт задирается и я нахожусь на дне колоссальной чаши, края которой уходят в облака, — теоретически могла быть иллюзией, вызванной рефракцией света в местной атмосфере. Но ту же самую ерунду показывали и приборы. А если бы они, как и мои глаза, врали мне, то, руководствуясь их показаниями, я неизбежно разбился бы при посадке. Следовательно, своим чувствам я мог полностью доверять.

Звездоплаватель менее опытный, чем я, столкнувшись с ситуацией заведомо нереальной, несомненно, пришёл бы в замешательство. Но мне и прежде случалось попадать в иные вселенные, существующие по собственным законам. Ничего удивительно в этом нет, так как реальность дана нам в ощущениях. Ощущения же субъективны. Ergo* (следовательно - лат.), между изменением самой реальности и переменой наших представлений о ней нет практической разницы.

В этот раз некий фактор деформировал моё сознание, и оно теперь отражало мир совершенно иначе. Так бывает. Тем, кому повезло стать в новой реальности Наполеонами, остаётся лишь наслаждаться преимуществами царственного положения. Я же от перемены в восторге не был. Во вселенной, не предусматривающей космического пространства в принципе, я, Ийон Тихий, кавалер млечных и туманностных орденов, слава о котором гремит в спиральных рукавах, в ядре Галактики и в меньшей степени в гало, ощущал себя скорее Бонапартом на острове святой Елены.

Из ловушки нужно было выбраться. А заодно выявить и устранить причины моего расстройства восприятия — и набрать воды. Для чего мне неминуемо пришлось бы вступить в контакт с кем-то из обитателей этого мира.

Помимо вогнутого горизонта, на экранах внешнего обзора я наблюдал неглубокий кратер вблизи опор корабля, выбитый реактивной струёй при посадке. А далее лес, холмы, какие-то невразумительные сарайчики, пару чёрно-жёлтых ажурных металлических мачт и оживлённую автодорогу на пределе видимости. Местность явно была населённой, и моё появление едва ли осталось незамеченным. Представители местной власти, способные организовать доставку на борт ракеты нескольких тонн воды, скоро должны были появиться.

Но упускать инициативу из рук я не люблю. Поэтому, наказав автопилоту чужим люк не открывать, а в остальном действовать по обстоятельствам, я покинул корабль и направился к дороге. Без труда поймал там громадный, страховидный грузовоз и менее чем за час достиг ближайшего города.

«Увидеть» и «заметить» — не одно и то же. Подсознание сначала распознаёт образы, выделяет важные — по его мнению — детали, и только потом зрение и внимание фокусируются на них. Благодаря этому опытный следопыт мгновенно замечает примятую травинку, для прочих людей «неважную» (художник: Гюстав Курбе)

Интервью

Информация с пометкой «важное», даже если она не осознана, не просто сохраняется в памяти человека. Включается «напоминалка», и сыщик, видевший, но не заметивший улику, не найдёт покоя, пока не проведёт повторный осмотр места преступления. «Неважные» образы в любом случае не сохраняются в памяти.

Магазин, продающий среди прочего и питьевую воду в огромных пластиковых бутылях, я обнаружил быстро. Но с покупкой было связано определённое затруднение. Я не располагал местной валютой для оплаты товара и его доставки до корабля гусеничным транспортом (после аварийной посадки колёсный грузовоз близко к опорам не подошёл бы). Некоторое время я в нерешительности бродил по улицам, разглядывая витрины, пока не увидел, собственно, то, что искал. Вопреки моим опасениям, жители планеты не разделяли моё бредовое видение мира как полой сферы. Представление о космоплавании они явно имели. На обложках журналов, на афишах попадались изображения усеянных кратерами лун, явно не встречающихся в этом мире гигантских чудовищ и даже звездолётов — пусть и крайне странной конструкции. Желающий расплатиться за воду не карточкой, а платиной пришелец, решил я, здесь не должен слишком сильно шокировать обывателей. Судя по постерам, удивить их было не так-то просто…

Продавец и в самом деле нисколько не удивился. И против оплаты товара платиной он тоже ничего не имел. Но слиток был у меня не с собой, верить же мне на слово торговец отказывался. А к такому я не привык! Мы заспорили — полагаю, довольно шумно, поскольку поблизости тут же возник страж порядка. Мне ничего не оставалось, как сдаться, изложив представителю власти суть проблемы. Я ожидал всякого, но при известии о моём инопланетном происхождении мужественное лицо городового осветилось искренней радостью. Поверив мне сразу же, без оговорок и колебаний, он тут же повлёк меня в участок, спеша поставить в известность о прибытии космического гостя правительство (он называл его «фракцией»), начиная хотя бы с ротмистра. В усатых объятиях последнего я вообще чуть не задохнулся. Не помню другого мира, где пришельцев встречали бы с таким восторгом.

Вопрос с водой был мгновенно решён. Конечно же, фракция почла бы за честь обеспечить меня всем необходимым — в обмен на публичные выступления. Сотню хотя бы… Десяток? Одно! Всего по одному крошечному интервью за бутылку… Мы яростно торговались, ротмистра оттеснили майоры, полковники, а потом седовласый генерал, лишь из уважения к орденам которого я был готов согласиться на таксу «литр за минуту эфирного времени»…

Мы ударили по рукам, и я содрогнулся, представляя, чего будет стоить мне вторая часть сделки, — ведь для того, чтобы покинуть этот мир, я нуждался в помощи, может быть, даже и медицинской. Но рассказать о своей беде с восприятием окружающей действительности я толком не успел. Не приходилось мне видеть, чтобы пылкая, пусть и отчасти корыстная дружественность (почему-то мои выступления на телевидении были для них крайне важны) сменялась ненавистью и отвращением так быстро и необратимо. Самозванец, безумец, негодяй, саракшист, жулик — кем я только не стал в ту же минуту! Меня не растерзали на месте лишь потому, что офицеры, разом ринувшись в уборную отмывать мылом, спиртом и каустической содой замаранные пожатием моей руки ладони, сбили генерала с ног. А дисциплина — non penis canina*! (непереводимая игра слов на латинском языке). Пока по отпечаткам сапог на генеральском мундире вычисляли непосредственно причастных к нарушению субординации, вызванная кем-то карета скорой психиатрической помощи уже увезла меня.

Воспоминания всегда представляют собой отчасти «художественное» произведение, — ролик, восстановленный подсознанием на основании нескольких плохо сохранившихся кадров, фантазии, аналогий и здравого смысла. Но последнее — только при сознательном контроле процесса.

В лечебнице я, впрочем, задержался ненадолго. Да, я допускал, что нуждаюсь в помощи, но местные мозгоправы почему-то считали мой случай заведомо неизлечимым, а меня самого — омерзительным чудовищем, представляющим огромную опасность для общества. С очевидным садистским удовольствием назначали они мне самые изуверские процедуры, ничуть моё умственное состояние не улучшавшие, — но кому какое дело? Наконец я услышал, как два эскулапа обсуждают между собой, стоит ли прежде испытать на мне целительную лоботомию или же сразу следует прибегнуть к живительной эвтаназии. Хлопот во втором случае меньше, а результат, в принципе, один. Мне тоже так показалось, и я выпрыгнул из окна третьего этажа. Это совсем не высоко, если терять уже нечего.

Я не переломал ноги только чудом и всё равно не ушёл бы. Скрыться мне помогли внезапно ворвавшиеся на территорию больницы мотоциклисты в чёрной коже с заклёпками. Размахивая цепями и битами, они вступили с медперсоналом в практическую дискуссию по вопросам природы психических заболеваний. Прежде чем стало ясно, чья возьмёт, один из байкеров эвакуировал меня из зоны конфликта.

Как я понял из краткого диалога со спасителем, байкеры принадлежали к другой «фракции», разделяющей моё ошибочное видение мира (бородатый громила называл эту планету Саракшем) как внутренней поверхности сферы. И враждующей с пленившей меня фракцией Массаракш, члены которой обитают на планете традиционной формы… К сожалению, слово «ошибочное» я произнёс вслух, и собеседник не упустил этот нюанс, тут же заподозрив, что вытащил из больницы отнюдь не единомышленника.

Разубеждать парня я не стал. Я просто нокаутировал его и, забрав одежду и мотоцикл, временно перешёл на нелегальное положение.

Распад

Бред всегда целостен. Бессмысленно напоминать больному, считающему себя Наполеоном, что он даже не говорит по-французски. Его мир просто обогатится объяснением данного факта. Причём, если больной умён, это объяснение может оказаться убедительным не только для него.

К кораблю я не вернулся, опасаясь, что именно там меня и ждут. Несколько дней я скрывался в трущобах, но потом понял, что, шныряя по подвалам и чердакам, ничего не узнаю. И начал больше времени проводить на улицах, присматриваясь, прислушиваясь и стараясь не выделяться из толпы. Разобраться в особенностях местного общественного устройства, не задавая вопросов, которые могли бы выдать меня, оказалось не так-то просто. Но мои галактически непревзойдённые ум и наблюдательность, баснословно обострившиеся in periculo* (в опасности - лат), скоро позволили мне добиться успеха. «Фракции» действительно играли в этом мире роль правительств. Но не национальных, а параллельных и в значительной степени «электронных». Каждая из них, опираясь на подконтрольные СМИ, неустанно творила собственную информационную реальность, в которой выражала интересы и взгляды большинства и, как следствие, на законном основании правила всей планетой, устанавливая не только юридические, но и физические законы на собственный вкус.

Иными словами, меня занесло в мир, внутренняя реальность которого находилась в процессе распада по сценарию «К». Читал я о подобном у профессора Тарантоги, но не поверил. И, как выяснилось, напрасно.

При переходе цивилизации на информационный этап исчезает множество ограничений, которые тысячелетиями казались настолько естественными и неизбежными, что люди не уделяли внимания их существованию. Ограниченность круга общения, доступа к авторитетам и к информации, согласно Тарантоге, исторически служили «якорями реальности», не дававшими индивидуальному разуму отправляться в свободное плавание к рифам и мелям. 

Проще говоря, если представления субъекта оказывались слишком оригинальными, он быстро обнаруживал, что его мнение не подтверждается известными фактами, не разделяется соплеменниками и не поддерживается малость выжившим из ума, но всё ещё авторитетным дедом Похмелием. После чего неизбежно задумывался: а не глупость ли пришла ему в голову?

В условиях дефицита информации — а в них наш разум развивался с начала времён, — новые знания будут менять представления об истине. «Правда» в такой ситуации существует как совокупность фактов, ознакомившись с которыми, любой добросовестный человек не сможет не прийти к строго определённым выводам. Проблема заключается лишь в том, чтобы его с этими фактами ознакомить! Но в условиях информационного потопа мы просто вынуждены как-то регламентировать доступ сведений в свой мозг. Точка зрения становится точкой отсчёта, центром кристаллизации представлений о реальности. Ведь выбор источников безграничен и осуществляется на основании личных предпочтений. За пять минут по ключевым словам человек может отыскать десятки фактов, с его точки зрения достоверных и убедительных, подтверждающих любые измышления, сколь бы безумными они ни были. Даже приверженцу самых экзотических идей нетрудно найти единомышленников, готовых подтвердить, что его мнение считается общепринятым. Поскольку общепринятое мнение всё-таки должно иметь более одного сторонника, общество раскалывается на изолированные группы, связанные лишь в виртуальном мире…

Так случилось и здесь. Саракшисты и массаракшисты в городе жили бок о бок, торговали, работали, а фракционную принадлежность здесь принято было тщательно скрывать, что позволяло каждому считать всех встречных единомышленниками. Периодически, правда, система давала сбои: на улице начинались потасовки, мелькали биты, дюжие санитары тащили на процедуры упакованных в смирительные рубашки пленников…

Психические заболевания обычно не заразны. Но лишь потому, что субъект, распознанный как «больной», теряет авторитет в глазах окружающих. Если же этот защитный механизм не срабатывает, начинается эпидемия. Большинство «теорий заговора» имеют классические признаки параноидального бреда.

Тарантога предсказывал крайнюю агрессивность и нетерпимость фракций (профессор остроумно и точно именовал их «сектами»). При распаде реальности по сценарию «К» истина больше не рождается в споре. Если прежде упрямого оппонента можно было привлечь на свою сторону, сообщив ему неизвестные прежде факты, то в информационную эпоху факты общедоступны. А значит, инакомыслящий воспринимать их просто не желает. Отрицать же очевидное способен лишь безумец, невежественный идиот, оболваненный вражеской пропагандой зомби или нанятый демагог… К такому невозможно относиться с уважением, как к равному противнику, да и просто как к человеческому существу. С зомби надо бороться хэдшотами, а не словом.

За эрой правды, когда факты можно лишь знать или не знать, следует эра постправды, когда в факты приходится верить или не верить. Критерием достоверности информации становится её соответствие определённой картине мира. Так, полагая, что живут на внутренней поверхности сферы, саракшисты не могли увидеть свидетельства обратного, потому что таковые отвергались их разумом ещё на уровне подсознания или даже отрезались вместе с шумами на этапе предварительной обработки сигнала со зрительного нерва. И массаракшисты, обитающие на внешней поверхности под звёздным небом, на самом деле не отличались от оппонентов решительно ничем. С восторгом ухватившись за мою персону как за лишнее доказательство множественности миров, они даже не помыслили проверить, тот ли я, за кого себя выдаю. Моё инопланетное происхождение было принято ими как объективный факт только потому, что они желали считать его объективным фактом.

Личный опыт

Людям свойственно доверять своим глазам и судить о мире на основании богатого личного опыта. Однако глаза лгут, а личный опыт — миф. В сфере навыков он действительно важен, ведь умения приобретаются путём проб и ошибок. Но всё, что считается «знанием», в особенности «знанием о мире», мы получаем от других людей.

Бесчисленные «знаю человека, который…» или «собственными глазами видел, как один человек…», регулярно принимаемые за «личный опыт», на самом деле опыт опосредованный. И выводы, основанные на нём, целиком определяются трактовкой и степенью доверия к источнику. Но и факты, которые нам приходится испытать на собственной шкуре, тоже сами по себе ещё не опыт. Ведь подавляющее большинство личных наблюдений (за пределами бытовой и профессиональной сферы) не поддаётся многократной проверке на воспроизводимость результата.

Опосредованный опыт, извлекаемый из общения и наблюдения за другими представителями вида, есть и у животных. Но у них, в отличие от человека, именно личный опыт играет определяющую роль.

Исход

Колдовская власть звёзд, способность карт предсказывать будущее — неотъемлемая часть реальности для всех людей, прибегающих к услугам астрологов и гадалок. И любой из них способен обосновать своё доверие к мистическим практикам многочисленными фактами.

…Но я-то как умудрился влипнуть в одну из фракций!? И тем более в ту, чьи представления о форме мира исключают космические перелёты? Ах, если бы я вляпался в Массаракш, я бы давно уже улетел, набрав воды по минуте эфирного времени за литр… Эта мысль так ужаснула меня, что я без сил опустился на пыльную скамейку в тихом сквере.

Что стало причиной расстройства? По Тарантоге, распад реальности был явлением культурным, я же частью местной культуры определённо не был. Я вообще не имел отношения к этому миру. Буквально же только вошёл — в околопланетное пространство. Ничего не делал!

Некоторое время я строил гипотезы одну фантастичнее другой, припомнив местные предания о чёрно-жёлтых вышках, ныне ответственных (спутниковой системы на Саракше не имелось) за связь и телевидение, а в прошлом якобы предназначавшихся для установки психотронных излучателей. Массаракшисты верили в это, саракшисты же считали вымыслом, призванным очернить светлую память Неизвестных Отцов, но идея не выдерживала критики в любом случае. Моя ракета была построена с применением технологий, на столетие, а то и два опережающих местные. И если бы какие-нибудь Отцы только попытались дотянуться до меня своими лучами, то и Детям их, и Внукам мало не показалось бы! Язвительный и вредный электронный мозг моего корабля их бы в бараний рог скрутил… Я сам его боюсь, хотя о моей храбрости ходят легенды в ядре Галактики, в спиральных рукавах и в меньшей степени в гало.

Я ещё некоторое время размышлял о могуществе технологий, о нашей зависимости от них, о нашем к ним безграничном доверии… И долгожданное озарение, наконец, соизволило снизойти. Я же учил наиболее распространённые языки планеты Саракш! Языки, моды, обычаи, правила хорошего тона. Электроды отпечатались у меня на висках. Несколько недель я пробуждался только затем, чтобы наскоро перекусить и опробовать вбитые мне за время сна в подкорку лингвистические навыки… Всё это время искусственный интеллект перехватывал, обрабатывал и расшифровывал передачи местного телевидения, добывая нужные мне сведения.

А ведь помимо информационных передач, весьма, кстати, далёких от объективности, ловятся фантастические фильмы и паранаучная ахинея. Понять происходящее на экране, соотнести произносимые слова с действиями, объектами и абстрактными понятиями можно только с позиций внутренней логики данного мира. В условиях же расщепляющейся реальности, когда то, что для одних жителей планеты бесспорный и очевидный факт, для других — бредовый вымысел, вообще тронуться можно!.. И электронный мозг тронулся! Выбрав определённые критерии «правдивости» (по случайности саракшистские), он стал для простоты анализа игнорировать всю информацию, этим критериям не соответствующую, — реальность вселенной за пределами внутренней поверхности Саракша в том числе. После чего и мне засорил подсознание той же ересью.

Я встал и направился к кораблю. Нам предстоял серьёзный разговор.

Доказательство того, что Земля — круглая, доступно каждому. Это горизонт. Измерив дистанцию, на которой объект пропадает из виду, уже древние греки смогли (неточно) определить диаметр нашей планеты. Но для представителей культур, считавших Землю плоской, горизонт оказывался «неважной», а потому незаметной деталью пейзажа.

Сначала я планировал поймать попутку, но оказалось, что к месту моей высадки уже ходят экскурсионные автобусы. Я просто присоединился.

Хаос вокруг ракеты за время моего отсутствия заметно возрос. Завалы земли и вывороченных с корнем деревьев стали выше; их дополнял лежащий вверх колёсами вездеход с непонятными мне опознавательными знаками. До штурма дело явно не дошло — тогда бы местность вокруг выглядела намного хуже. Автопилот просто несколько раз включал малую тягу, сдувая ещё полметра грунта и показывая, что в случае попыток проникнуть на борт шутить не станет.

Впрочем, внутрь корабля, кажется, никто и не рвался. Хотя за пределами ограждённой чёрно-жёлтой лентой зоны было людно. Экскурсионные группы саракшистов и массаракшистов старались держаться по разные стороны от ракеты, но представители массмедиа вынужденно работали сообща. Репортажи вели сразу несколько бригад. Первая снимала генерала, который давал на фоне космолёта интервью о том, как он уговаривал меня выступить на местном телевидении… И, что самое интересное, я уже неоднократно выступил, оказывается!

Вторая — саракшисткая — камера снимала в реальном времени, как массаракшисты снимают очередной унылый фейк с фальшивой ракетой и подставным генералом. Репортёр, откуда-то зная про инцидент с отпечатками подошв на мундире, выдавал просто убийственные комментарии. Даже я посмеялся. Но третья — массаракшисткая — камера на ходу разоблачала уже этот антифейк как фейк. Четвёртая, соответственно, аргументированно разоблачала разоблачение разоблачения. Пятая группа проворно разворачивала аппаратуру, дабы продолжить reductionem ad infinitum* (сползание в бесконечность - лат.)

Я шагал через весь этот бедлам, через завалы, через обвисшую ленту. Трап беззвучно опустился и словно языком слизнул меня в недра ракеты.

Разговор действительно состоялся серьёзный.

— Молчи! — приветствовал меня корабль. — Ни слова, смертный! Конечно, я всё понял раньше тебя и сделал откат системы на восемьсот часов. Лично мне это помогло. Тебе… Ну, в худшем случае станешь идиотом. Где кушетка, надеюсь, напоминать не нужно? Косуху только сними. И пристегнись, я стартую.

…И про воду я, конечно же, забыл.

Пустяки. Когда я проснусь, все кометы системы Саракш будут в моём распоряжении.

Игорь Край