 |
Фрагмент
картины Рене Магритта «Глубокие воды», 1941 г.
|
Почему мы предпочитаем избегать сильных эмоций, а не проживать их в полной мере? Какими механизмами избегания мы зачастую пользуемся и к каким последствиям это может вести? Как религиозные практики на протяжении веков помогали человеку не обращать внимания на свои чувства и почему так сложно отказаться от подобных практик?
Перевод небольшого отрывка из книги итальянского психоаналитика Антонино Ферро «Избегание эмоций, проживание эмоций» (Avoiding Emotions, Living Emotions, Taylor&Francis, 2011), где он предлагает свои (не всегда бесспорные) ответы на эти вопросы.
Я хотел бы поразмышлять о том, как избегание эмоций становится одной из главных задач работы нашего ума. Если такая модальность явно преобладает над другими, она становится затем симптомом.
У нас есть множество разнообразных механизмов избегания или эвакуации неугодных эмоций из психики. Эти механизмы варьируются от, скажем, почти безобидной проекции собственных негативных психических аспектов на внешние объекты и события, и мы тогда склонны осуждать что-либо, до таких небезопасных вариаций, как паранойя, шизофрения, галлюцинации, бред.
Эмоции могут быть эвакуированы даже в собственное тело в форме психосоматических заболеваний или же в социальное тело в форме таких проявлений, как массовая агрессия, девиации, преступность и др.
Следует повторить, что избегание – это психический механизм, присущий, конечно, мышлению любого человека. Но, если этот механизм превалирует и невыносимые эмоциональные переживания не могут быть «переварены» как следует, они остаются в таком «полусыром» виде и неизбежно оседают в сознании человека, образуя там своего рода залежи.
Эти сырые протоэмоциональные сгустки формируют затем все многообразие психических симптомов: различные фобии (если есть задача избежать встречи с неприятным знанием о себе); одержимость (если главная цель – установить контроль); ипохондрии (если стратегия состоит в перемещении эмоции на какой-то отдельный орган или все тело), и так далее.
У нас есть множество разнообразных механизмов избегания или эвакуации неугодных эмоций из психики. Эти механизмы варьируются от, скажем, почти безобидной проекции собственных негативных психических аспектов на внешние объекты и события, и мы тогда склонны осуждать что-либо, до таких небезопасных вариаций, как паранойя, шизофрения, галлюцинации, бред.
Эмоции могут быть эвакуированы даже в собственное тело в форме психосоматических заболеваний или же в социальное тело в форме таких проявлений, как массовая агрессия, девиации, преступность и др.
Следует повторить, что избегание – это психический механизм, присущий, конечно, мышлению любого человека. Но, если этот механизм превалирует и невыносимые эмоциональные переживания не могут быть «переварены» как следует, они остаются в таком «полусыром» виде и неизбежно оседают в сознании человека, образуя там своего рода залежи.
Эти сырые протоэмоциональные сгустки формируют затем все многообразие психических симптомов: различные фобии (если есть задача избежать встречи с неприятным знанием о себе); одержимость (если главная цель – установить контроль); ипохондрии (если стратегия состоит в перемещении эмоции на какой-то отдельный орган или все тело), и так далее.
Разные формы аутичных проявлений тоже служат этой цели – ничего не знать о собственном чувственном опыте. Изучение концепций Жозе Блегера об «агглютинированном ядре» аутизма и положений аутистически-сенсорной теории о ядре аутизма Томаса Огдена помогают яснее понять этот феномен.
Но теперь давайте посмотрим на некоторые стратегии, используемые людьми для предотвращения столкновения с эмоциями или, скорее, с их никогда не метаболизированными «сырыми» предтечами.
Одной из наиболее «успешных» стратегий является нарциссизм.
Возьмем, к примеру, моего пациента с нарциссической структурой личности.
Он менеджер среднего звена одной крупной финансовой группы.
На сессии он рассказал два сна.
В первом сне он преодолевает дистанцию от своего дома до моего офиса (около пары километров). Он старается идти строго по прямой, глядя при этом на прохожих свысока. Возможно, он считает себя более образованным, чем они. Но затем выясняется, что настоящая причина, по которой он строго следует выбранному курсу, заключается в том, чтобы лишний раз не переходить дорогу – он боится летящих навстречу автомобилей, которые могут его задавить.
Но теперь давайте посмотрим на некоторые стратегии, используемые людьми для предотвращения столкновения с эмоциями или, скорее, с их никогда не метаболизированными «сырыми» предтечами.
Одной из наиболее «успешных» стратегий является нарциссизм.
Возьмем, к примеру, моего пациента с нарциссической структурой личности.
Он менеджер среднего звена одной крупной финансовой группы.
На сессии он рассказал два сна.
В первом сне он преодолевает дистанцию от своего дома до моего офиса (около пары километров). Он старается идти строго по прямой, глядя при этом на прохожих свысока. Возможно, он считает себя более образованным, чем они. Но затем выясняется, что настоящая причина, по которой он строго следует выбранному курсу, заключается в том, чтобы лишний раз не переходить дорогу – он боится летящих навстречу автомобилей, которые могут его задавить.
И если мы посмотрим на этот сон как на сообщение о его эмоциональном состоянии, мы можем предположить, что его эмоции наделены такой кинетической силой, таким могуществом, что могут его просто «раздавить». Таким образом, пока он остается на удаленном расстоянии от каждой опасной ускоряющейся протоэмоции, он ощущает себя целым и невредимым, сохраняя способность удерживать «прямую» нить рассуждения.
Второй сон еще интереснее. Пациенту снится, что он капитан галеона, где все должно работать отлично. Команда экипажа постоянно проводит проверки: безупречно ли натянуты паруса, нет ли каких-то утечек и т.д. Таким образом, все устроено идеально, и кораблю ничто не грозит. Но тревога пациента нарастает, он считает, что, если малейшая вещь окажется не на месте, произойдет катастрофа. Паруса неминуемо порвутся, и даже небольшая протечка приведет к затоплению корабля. Чтобы предотвратить это, он ужесточает дисциплину, потом придумывает позорное увольнение, но и этого недостаточно, следом идет военный трибунал и даже смертный приговор.
Мы можем предположить, что и в жизни этого человека все должно быть совершенным: оценки в школе, успехи на работе, идеальные обеды с друзьями. А если что-нибудь окажется не на своем месте – это приведет к катастрофе. Но почему?
Потому что – и это ответ, к которому мы приходим с ним вместе – любое несовершенство активирует эмоции, с которыми трудно справиться; другими словами, это как если бы у него на борту (а именно в его психическом пространстве) не было команды для управления и борьбы с чрезвычайными ситуациями – эмоциональными ветрами или сильными волнами.
Второй сон еще интереснее. Пациенту снится, что он капитан галеона, где все должно работать отлично. Команда экипажа постоянно проводит проверки: безупречно ли натянуты паруса, нет ли каких-то утечек и т.д. Таким образом, все устроено идеально, и кораблю ничто не грозит. Но тревога пациента нарастает, он считает, что, если малейшая вещь окажется не на месте, произойдет катастрофа. Паруса неминуемо порвутся, и даже небольшая протечка приведет к затоплению корабля. Чтобы предотвратить это, он ужесточает дисциплину, потом придумывает позорное увольнение, но и этого недостаточно, следом идет военный трибунал и даже смертный приговор.
Мы можем предположить, что и в жизни этого человека все должно быть совершенным: оценки в школе, успехи на работе, идеальные обеды с друзьями. А если что-нибудь окажется не на своем месте – это приведет к катастрофе. Но почему?
Потому что – и это ответ, к которому мы приходим с ним вместе – любое несовершенство активирует эмоции, с которыми трудно справиться; другими словами, это как если бы у него на борту (а именно в его психическом пространстве) не было команды для управления и борьбы с чрезвычайными ситуациями – эмоциональными ветрами или сильными волнами.
Усилия, которые мой пациент прилагает для того, чтобы достичь совершенства и удержать свой корабль на плаву, огромны. Но они просто ничто по сравнению с тем, с чем он может столкнуться, если активируются новые, сильные и неизвестные ему эмоции, появление которых он не в силах предсказать.
Я думаю, что у аутичного поведения те же корни. При аутизме (По всей видимости, речь идет о социальном аутизме, а не о расстройствах аутистического спектра, причины которых могут иметь биологический характер.) постоянство каждой детали, повторение каждого жеста, так же, как и миниатюризация эмоций («эмоции — бонсай». Бонсай — японское искусство выращивания карликовых деревьев в декоративных целях, а также само такое дерево. , как заявил один мой пациент), служат предотвращению таких же эмоциональных бурь, с которыми невозможно справиться.
Я думаю, что у аутичного поведения те же корни. При аутизме (По всей видимости, речь идет о социальном аутизме, а не о расстройствах аутистического спектра, причины которых могут иметь биологический характер.) постоянство каждой детали, повторение каждого жеста, так же, как и миниатюризация эмоций («эмоции — бонсай». Бонсай — японское искусство выращивания карликовых деревьев в декоративных целях, а также само такое дерево. , как заявил один мой пациент), служат предотвращению таких же эмоциональных бурь, с которыми невозможно справиться.
Да и в обыденной жизни, давайте посмотрим, все наши жаркие страсти мы обычно тушим в рутине, повторении, скуке или же интеллектуализации той эмоциональной лавы, которая вот-вот готова извергнуться. Почему так происходит? Да просто, чтобы не выдергивать чеку в нашей эмоциональной гранате.
Так, к примеру, мой пациент, Кармело, предпочитает рутинную жизнь со своей нелюбимой женой вместо того, чтобы рискнуть и все же дойти до Геркулесовых столбов, которые каждый раз ему снятся в тот момент, когда он на работе встречает интересную женщину-коллегу. И вот вместо того, чтобы решиться на новые отношения, он предпочитает иметь дело с уже известным и безопасным. Он заботливо ухаживает за одомашненными аспектами своей собственной личности и не готов отправляться на поиски новых эмоциональных измерений.
Стратегии, которые люди изобретают, чтобы держать свои эмоции на поводке, чрезвычайно разнообразны. Подумайте, к примеру, об анорексии. Мы помним, что анорексики считают себя толстыми, являясь худыми. В этом случае невыносимые отщепленные части личности (или протоэмоции) проецируются в обратной перспективе и остаются как бы незаметны. Но и их можно разглядеть, если мы воспользуемся своего рода «биноклем», в котором соединим расколотую психику и увидим, как весома и значима для анорексика эта огромная пропасть между реальным весом и воображаемым. Так, не осознание реальности, а именно это расщепление позволяет ему парадоксальным образом ощущать себя целым и сохранным, но губительно действует на его тело.
Я всегда был приверженцем убеждения, что такого рода психоаналитические выводы можно делать только в условиях психоаналитической ситуации в кабинете. Однако позвольте мне противоречить самому себе с опорой на мнение Алессандро Мандзони, который говорит о непонятной природе той сложной ткани, что зовётся человеческим сердцем. Так, я считаю, что различные макросоциальные явления также служат цели блокады неугодных эмоциональных состояний, но уже на уровне общества.
Так, к примеру, мой пациент, Кармело, предпочитает рутинную жизнь со своей нелюбимой женой вместо того, чтобы рискнуть и все же дойти до Геркулесовых столбов, которые каждый раз ему снятся в тот момент, когда он на работе встречает интересную женщину-коллегу. И вот вместо того, чтобы решиться на новые отношения, он предпочитает иметь дело с уже известным и безопасным. Он заботливо ухаживает за одомашненными аспектами своей собственной личности и не готов отправляться на поиски новых эмоциональных измерений.
Стратегии, которые люди изобретают, чтобы держать свои эмоции на поводке, чрезвычайно разнообразны. Подумайте, к примеру, об анорексии. Мы помним, что анорексики считают себя толстыми, являясь худыми. В этом случае невыносимые отщепленные части личности (или протоэмоции) проецируются в обратной перспективе и остаются как бы незаметны. Но и их можно разглядеть, если мы воспользуемся своего рода «биноклем», в котором соединим расколотую психику и увидим, как весома и значима для анорексика эта огромная пропасть между реальным весом и воображаемым. Так, не осознание реальности, а именно это расщепление позволяет ему парадоксальным образом ощущать себя целым и сохранным, но губительно действует на его тело.
Я всегда был приверженцем убеждения, что такого рода психоаналитические выводы можно делать только в условиях психоаналитической ситуации в кабинете. Однако позвольте мне противоречить самому себе с опорой на мнение Алессандро Мандзони, который говорит о непонятной природе той сложной ткани, что зовётся человеческим сердцем. Так, я считаю, что различные макросоциальные явления также служат цели блокады неугодных эмоциональных состояний, но уже на уровне общества.
Возьмем, к примеру, фанатизм или религию, которая гарантирует достижение истины и обретение несокрушимой веры и успокоения. Подумаем, ведь это действительно довольно безопасно – думать о себе самом как о божественном капризе без цели и причины, без всех этих «до» и «после», без блуждания в темноте там, где слишком страшно, где есть телесность, где много эмоций. Что ж, религия действительно опиум для народа. Но, вспомним, что в медицине опиум применяется для облегчения невыносимой боли. А мысль, что смысл жизни может быть заключен лишь в самой жизни и что в ней нет совершенно ничего, что бы превосходило бы ее, может причинять нестерпимые эмоциональные страдания, которые требуют утешения.
Похоже, общество в давние времена интуитивно ухватило идею необходимости работы с сильными эмоциями, и когда-то она велась в рамках религиозных практик, однако в современных обществах развитие психоанализа на стыке других наук предлагает новые возможности, и каждый из нас может выбирать тот подход, что ближе ему.
Похоже, общество в давние времена интуитивно ухватило идею необходимости работы с сильными эмоциями, и когда-то она велась в рамках религиозных практик, однако в современных обществах развитие психоанализа на стыке других наук предлагает новые возможности, и каждый из нас может выбирать тот подход, что ближе ему.
