Нет ничего более постоянного, чем непредвиденное (Поль Валери)

Миклухо-Маклай: Трудно быть богом. Часть - 1


Николай Николаевич Миклухо-Маклай

Имя Николая Николаевича Миклухо-Маклая (1846-1888) знакомо в нашей стране каждому школьнику. Но что конкретно о нем знают? В основном то, что он изучал папуасов в Новой Гвинее, жил среди дикарей-людоедов, стал их лучшим другом и получил прозвище «Человек с луны». Увы, почти все, что мы учили о нем в школе — это мифы. Частично легенда о  Маклае как о прогрессивном ученом, боровшимся с царизмом и защищавшим бедных папуасов от колонизаторов, сложилась в результате его фактической «канонизации» советской пропагандой, автором же многих других мифов был он сам.

Даже собственное его имя — во многом миф. Николай Николаевич получил при рождении фамилию Миклуха и только уже студентом в Германии прибавил к ней вторую часть — Маклай. Откуда она взялась? По одной из версий, ученый просто вернул себе фамилию, которая принадлежала ему по праву или почти по праву, согласно семейному преданию.

Миклухи (или Макухи) - это запорожский казацкий род, который появляется на сцене в начале XVI века во время войн с поляками.

Уроженец города Стародуба куренной атаман Охрим Миклуха вместе со своими тремя сыновьями доблестно сражался под знаменами Богдана Хмельницкого, но его старший сын Назар влюбился в прекрасную польскую панночку и перешел на сторону врагов. Предателя поймали, и отец убил его собственноручно.

Конечно, эта история всем нам знакома, и недаром — родной дядя Николая Николаевича учился в Нежинской гимназии одновременно с Николаем Гоголем; портрет Тараса Бульбы украшал письменный стол отца будущего ученого. Внук Охрима Грицько в 1646 году взял в плен обедневшего шотландского дворянина Майкла Маклая, который каким-то образом, то есть, скорее всего, от безденежья, оказался в рядах польского войска. Маклай так и остался на Стародубщине, прижился в семье Миклух и женился впоследствии на сестре Грицько Ганне. Никаких реальных подтверждений этому нет. Судя по дошедшим до нас фактам, Николай Николаевич стеснялся своего незнатного казацкого происхождения, а имя «Миклухо-Маклай» звучало, как многие двойные польские дворянские фамилии — так он подписал первую свою научную статью. Впрочем, студентом в Германии он сначала фигурировал как «фон Миклухо». 

Не выдерживает критики и общепринятая версия о том, как Миклухи стали дворянами, версия, которой придерживался и сам ученый. Якобы его прадед, казацкий сотник, во время русско-турецкой войны первым ворвался в крепость Очаков, за что получил от императрицы Екатерины II потомственное дворянство. Но это опять всего лишь легенда. Никаких сведений о подвиге хорунжего, как и о пожаловании ему дворянства, в архивах не оказалось, и мать будущего ученого, собиравшая справки для определения сыновей в гимназию, вынуждена была обратиться с просьбой о зачислении Миклух в родословную книгу Санкт-Петербургского дворянства, ссылаясь на заслуги покойного мужа, что и было сделано. Впоследствии в Австралии Маклаю почему-то «присвоили» баронский титул, но он не стал развеивать недоразумение, а даже заказал визитные карточки с баронским вензелем. Это ему здорово помогло в местном чопорном сословном обществе.

Стародубские Миклухи были очень ограничены в средствах, и отец ученого, Николай Ильич, пришел из Нежина в Петербург пешком, чтобы выучиться на инженера-путейца.

Он строил Николаевскую железную дорогу и был первым начальником Московского вокзала, но рано вышел в отставку (по легенде, его уволили из-за того, что он помогал ссыльному Тарасу Шевченко, но на самом деле он не сошелся характером с начальством и к тому же заболел чахоткой), и вскоре, в 41год, умер, оставив семью в трудном финансовом положении.

Женат он был на Екатерине Семеновне Беккер, полячке по происхождению, и у них было пятеро детей, причем все они выросли людьми неординарными. Мать всем им смогла дать достойное образование; рисованию их учил художник Ваулин, который открыл у Николая и его сестры Ольги недюжинные художественные способности. Николай даже одно время думал поступать в Академию художеств, но мать его отговорила, она хотела видеть сына инженером. 

 Надо сказать, что талантливые и точные зарисовки, впоследствии сделанные ученым в экспедициях, порою более важны для науки, чем его записи.


Николай Миклуха — студент (до 1866 года)
Отношения Николая с гимназией не сложились, он часто болел, прогуливал занятия и даже оставался на второй год. Все объяснялось просто — в этом учебном заведении процветали казенщина и зубрежка, которые мальчик не выносил. С детства он был бунтарем.

За участие в студенческих волнениях его изгнали сначала из гимназии, а потом и из Санкт-Петербургского университета, где он был вольнослушателем.

Как и многие молодые люди того времени, выходцы из среды разночинцев и небогатого дворянства, Николай зачитывался Чернышевским и Писаревым и мечтал о социальной справедливости в духе утопического социализма. «Что делать» стала его настольной книгой, которую он взял с собой, когда уехал на учебу за границу.

Многие черты характера Николая Николаевича, которые проявятся в дальнейшем, как будто скопированы с Рахметова, в частности, пренебрежение к боли и умение игнорировать препятствия и недомогания на пути к поставленной цели. В России путь к получению образования ему был закрыт, и восемнадцатилетним юношей он на «медные деньги» отправился в Германию. Впрочем, это он сам так писал о своих обстоятельствах, еще один миф: на самом деле бывшему вольнослушателю не возбранялось поступать в университет в России, но Германия славилась своими профессорами, к тому же на учебу там брали без экзаменов.

В студенческие годы Николай искал себя, он учился на разных факультетах сперва в Гейдельберге, потом в Лейпциге и наконец в Йене. Остановился на медицинском (но экзамены на врачебный диплом по окончании курса не сдавал, так как не собирался заниматься практикой). В Германии он подружился с таким же бедным студентом, князем Александром Мещерским; эта дружба длилась всю недолгую жизнь Маклая. В архиве князя Мещерского сохранились письма путешественника, его родных и друзей, к тому же он выполнял важную миссию - добывал деньги на экспедиции своего друга (при этом, правда, слегка мухлюя).

Всю жизнь Миклухо-Маклай нуждался в средствах; мать, недовольная его жизненным выбором, снабжала его крайне скудно, а после смерти в родах его любимой сестры Ольги (о чем он узнал, кстати, только много лет спустя) семья вообще прекратила с ним всякое общение — вплоть до того момента, когда он триумфально приехал на родину во всем блеске славы.


Миклухо-Маклай и Эрнст Геккель
Возможно, Маклаю и нам всем вместе с ним, повезло, что в России ему вручили «волчий (или полуволчий) билет», потому что в Йене преподавал Эрнст Геккель (1834-1919), знаменитый естествоиспытатель, эмбриолог, морской биолог, дарвинист, автор биогенетического закона (он открыл его вместе с зоологом Фрицем Мюллером). Он впервые обратил внимание на то, что живые организмы нельзя изучать в отрыве от окружающей среды, и придумал сам термин «экология».

У Миклухо-Маклая вообще были хорошие учителя, но именно Геккель помог сформироваться ему как исследователю. Он быстро оценил способности русского студента и в 1866 году взял его с собой в экспедицию на Канары — тогда еще вовсе не антрополога и этнографа, а начинающего биолога, специалиста по морской фауне и сравнительной анатомии;

Там Николай Николаевич сделал свое первое научное открытие — он описал кремнерогую губку, которую назвал Гуанча бланка в честь коренных жителей Канарских островов. Кроме морских беспозвоночных, Миклухо-Маклай изучал и рыб, в основном акул, обращая особое внимание на анатомию головного мозга и плавательный пузырь. Его работы по изучению головного мозга хрящевых рыб стали классическими; он первым доказал, что мозг акул далеко не примитивен и имеет очень сложное строение.

Вообще сравнительная анатомия, и, в частности, анатомия мозга, особенно увлекала ученого. Так, уже в австралийский период жизни он провел сравнительное изучение мозга новогвинейской собаки и собаки динго. И, конечно, огромное внимание он уделял изучению мозга представителей различных человеческих рас.


Миклухо-Маклай во время путешествия на Красное море
в арабском бурнусе. 1869 год
Отплыв с Канарских островов, исследователи направились в Африку, в Марокко. Профессор вскоре вернулся домой, в Йену, а Миклухо-Маклай с еще одним ассистентом Геккеля, Германом Фолем, в одежде берберов прошел пешком всю страну до столицы султаната.

Вернувшись в Европу, он продолжал занятия, разбирал коллекции и обрабатывал полученные материалы, но долго на одном месте усидеть не смог: уже в следующем году вместе с морским биологом Антоном Дорном он оказывается на Сицилии, в Мессине, где продолжил изучение акул. Дорну, еще одному неординарному ученику Геккеля, принадлежала идея создания морских биологических станций — идея, которую с энтузиазмом подхватил Маклай.

И прямо с Сицилии с ее благословенным климатом, где, тем не менее, молодой ученый подхватил малярию, он решился отправиться в самое пекло, и в прямом и в переносном смысле — на Красное море, туда, где господствовали знойные ветра из пустыни, разбойники безжалостно грабили одиноких путников, а религиозные фанатики-мусульмане грозили смертью неверным. Отправился в одиночку, именно так, как он будет путешествовать во всех своих дальнейших странствиях. Денег у него практически не было, никакое научное сообщество ему не помогало, и он мог рассчитывать только на те гроши, которые высылала ему мать.

Красное море в то время было если не terra incognita, то близко к этому; исследовать его мешали и тяжелые климатические условия, и недружелюбное население на его берегах.

Основной, во всяком случае официальной, целью путешествия Маклая было изучение губок. Но молодой ученый осознавал, что изучать живые организмы имеет смысл в их естественной среде, и поэтому надо изучать и эту среду - истинно экологический подход! Губок с коралловых рифов ему доставали за небольшую плату ловцы жемчуга (сам он плавать не умел).

Переодевшись в одежду бедуинов и намазав лицо темной краской, Маклай исходил берега Красного моря и с африканской, и с азиатской стороны. Впрочем, грим ему скоро не понадобился: он так загорел и исхудал, что стал почти не отличим от местных жителей. Он побывал в Египте, в Аравии, в Йемене, в Эфиопии, откуда он в одиночку по Нубийской пустыне пешком добрел до Судана. Он посещал те места, где и сейчас европейцам бывать небезопасно, а тогда это был прямо-таки безумный риск. Однажды его все-таки разоблачили, и это чуть не стоило ему жизни. Дело было на суденышке, на котором переправлялись, направляясь в Мекку, паломники-мусульмане самого крайнего толка. Они уже готовы были бросить неверного в море, и Маклая спасло только присутствие духа: он напугал фанатиков, размахивая «ужасным» микроскопом.

Эти две черты: непреодолимая страсть к путешествиям и беззаветная храбрость — самые характерные свойства личности ученого. Кроме, конечно, стремления к цели — к познанию. Казалось, что он может существовать только на самой грани; в ситуациях, где обычных людей охватывает ужас, он чувствовал себя спокойно и комфортно.

Он торопился жить, он все время спешил, он отправлялся в путь, не обращая внимания на лишения и терзавшие его болезни.

В конце концов эта вечная спешка догнала его; к сорока годам он выглядел, как дряхлый старик, изношенный организм уже не мог сопротивляться, и он умер в 41 год. Вот что писал о нем князь Петр Кропоткин, известный нам больше как революционер-анархист, но одновременно он был и выдающимся ученым-географом, исследователем ледников, автором термина «вечная мерзлота» и секретарем Русского географического общества:
«Когда я познакомился с ним, он только что возвратился с берегов Красного моря... Он был маленький, нервный человек, постоянно страдавший лихорадкой». 
Все общавшиеся с Маклаем люди отмечали несоответствие его скромного внешнего облика и масштаба личности:
«Слушать рассказы о его приключениях доставляет много удовольствия, и часто не верится, чтобы такой маленький и слабенький человек мог бы делать такие дела», 
- это строки из письма контр-адмирала Н.В.Копытова, капитана корвета «Скобелев».


Карл Бер и Н.Н. Миклухо-Маклай
Вернувшись кружным путем в Россию с Красного моря, двадцатитрехлетний ученый не сразу приехал в столицы, а сделал по пути остановки для изучения Крыма и исследования мозга осетровых на нижней Волге. В сентябре 1869 года он выступает с двумя докладами на Втором съезде русских естествоиспытателей. Научное сообщество принимает его тепло, как равноправного коллегу. Ученые с энтузиазмом подхватывают его предложение об организации морских исследовательских станций; вскоре первая такая станция на территории Российской империи была организована в Севастополе — впоследствии на ее базе был организован Институт биологии южных морей, с первым на территории СССР морским океанариумом.

Миклухо-Маклай знакомится с Карлом Бэром, патриархом российской науки, и получает предложение от директора зоомузея академика Брандта разобрать коллекции губок, собранных несколькими экспедициями, в том числе экспедицией самого Бэра, в Северных и Дальневосточных морях.

Карл Бэр был уникальной личностью, в одном лице он был и эмбриологом (основателем этой науки), и зоологом, и одним из зачинателей антропологии в России. И при этом антидарвинистом. Но это не помешало ему оказать в высшей степени положительное влияние на убежденного эволюциониста Миклухо-Маклая. Интересы Миклухо-Маклая все больше смещались от беспозвоночных животных к изучению человека, и, корпя в кабинете над губками (четыре его статьи о них не потеряли свою ценность и в наши дни), он строил планы дальних путешествий и изучения примитивных народов, которых еще не коснулась цивилизация.

Очевидно, у этого невысокого, отнюдь не атлетического вида человека была некая харизма, которая действовала не только на папуасов, но и на вполне цивилизованных людей.
«Миклухо-Маклай был здесь; я достаточно близко его узнал и был поражен его замечательными способностями и энергией», 
- писал Томас Гексли, которого Маклай посетил во время турне по Европе.

«Бульдог Дарвина» Гексли, неутомимый пропагандист идей своего старшего друга, дал молодому русскому рекомендательные письма к представителям британской короны в южных морях. Он собирался познакомить его и с самим создателем теории эволюции — это была заветная мечта Маклая — но Дарвин был болен и никого не принимал.

Но до этого еще было далеко, а пока Миклухо-Маклаю надо было заинтересовать своими планами тех влиятельных людей в России, от которых зависело их осуществление.

И в первую очередь — Русское географическое общество, членами которого были многие выдающиеся исследователи: тот же К.М. Бэр, П.П. Семенов-Тян-Шанский, К.И.Арсеньев и многие другие. В октябре 1870 года Маклай сделал на его заседании доклад, где детально рассказал о своих намерениях изучить аборигенов Новой Гвинеи и других задачах, которые он перед собой ставил в предполагаемом путешествии.

С большим трудом, но Маклаю все-таки удалось склонить на свою сторону знаменитого путешественника и исследователя адмирала Федора Литке, одного из основателей общества и его вице-президента. Председателем Русского географического общества был его воспитанник великий князь Константин Николаевич, глава Морского ведомства, которому подчинялся военный флот. Так что экспедиция Миклухо-Маклая на Новую Гвинею готовилась на самом высочайшем уровне — кроме Константина Романова, ему помогали другие особы из царского рода, например, великая княгиня Елена Павловна, в чьем дворце в Ораниенбауме Миклухо-Маклай даже некоторое время жил. Познакомился он и с цесаревичем Александром, будущим Александром III, который симпатизировал путешественнику.


Бюст Миклухо-Маклая - в центре Джакарты,
на неохраняемой части территории посольства России
Но вот все было готово, и в 1870 году путешественник в Портсмуте взошел на борт корвета «Витязь» под командованием капитана 2-го ранга П.Н. Назимова, который совершал переход из Кронштадта вокруг Южной Америки в Тихий Океан.

У Маклая на борту была отдельная каюта и подаренный Еленой Павловной шезлонг. В долгом пути он занимался океанологическими исследованиями, а в портах — антропологическими (к сожалению, многие из этих архивов утеряны). Наконец в октябре 1871 «Витязь» зашел в залив Астролябии на северо-восточном берегу Новой Гвинеи, который теперь носит название Берег Маклая. Там, на мысе Гарагасси, матросы построили для исследователя хижину. Вскоре корвет ушел, а Маклай остался, несмотря на уговоры офицеров корабля, которые опасались за жизнь исследователя. С ним было двое слуг, нанятых на Самоа — юный полинезиец по прозвищу Бой и швед Ульсон, морской бродяга, сбежавший с китобойца. Николаю Николаевичу было 26 лет.

Этот период жизни Маклая наиболее известен российским читателям. Постепенно у него наладились отношения с местными жителями. Первым папуасом, с которым он подружился, был мужчина лет 45 по имени Туй.

Бесстрашие Маклая, который приходил в деревни, не обращая внимание на копья и стрелы враждебно настроенных местных жителей, поразило их, а когда Маклай «поджег воду» (на самом деле это был спирт), они окончательно уверились в его магических способностях. Они назвали его «человеком с Луны». Впрочем, это было толкование самого исследователя, который неправильно перевел это словосочетание (и не мудрено, там, где он высадился, соседи говорили на пятнадцати языках), на самом деле это человек, бледный, как луна. Возможно, его считали реинкарнацией их далекого предка.

Увы, как выяснилось, место высадки было крайне неблагоприятно из-за свирепствовавшей там тропической малярии — на это ученому указывал капитан Назимов, но тот настоял на своем. Маклай подхватил ее еще до того, как ушел корвет. Вот что он писал в своем дневнике дрожащей рукой:
«Не папуасы, не тропический жар и не труднопроходимые леса стерегут берега Новой Гвинеи. Защищающий ее от чужих нашествий могучий союзник — это бледная, холодная, дрожащая, потом сжигающая лихорадка. Она сторожит прибывшего при первых лучах и при палящем зное полдня, она готова захватить неосторожного и при догорающем свете дня, черная тихая или бурная ночь, чудный месячный блеск не мешают ей нападать на человека. Она сторожит его везде изменнически, человек даже не чувствует ее холодных объятий… Но это только на время, скоро точно свинец вливается в его ноги, голова туманится. Холодная дрожь пробирает его, трясет его. Мозг начинает изменять ему, образы, то громадные и чудовищные, то печальные и тихие, сменяются перед его закрытыми очами. Холод, мороз переходят в жар, палящий, сухой, нескончаемый…». 
Хинин помогал только немного сгладить приступы. Заболели и слуги, так что больному Маклаю приходилось ухаживать еще и за ними.

Ульсон оказался отъявленным лентяем и трусом и безмерно раздражал Маклая, к тому же он беспрерывно стенал и ныл. А с Боем дело обстояло еще хуже: юноша был очень плох и, несмотря на то, что Маклай вспомнил свои медицинские навыки и удалил у него опухоль в паху, умер в страшных мучениях.


Миклухо-Маклай с папуасом Ахматом.
Малакка, 1874 или 1875 год
А дальше произошло то, что вызвало панический ужас у шведа и вызывает если не недоумение, то вопросы у наших современников.

Маклай вспомнил о своем обещании одному из своих учителей, профессору Гегенбауру, прислать гортань темнокожего, и вырезал из трупа юноши гортань с языком и всей мускулатурой и заспиртовал. Что ж, наука прежде всего. И времена тогда были другие, и этические понятия тоже. Сейчас немного странно читать в дневнике Маклая такую запись:
«Во время моего пребывания в Брисбене были казнены 3 ♂ (1 китаец, 1 малаец, 1 австралиец). Вследствие этого обстоятельства я получил 2 головы (китайца, малайца) и весь труп австралийца».
Головы он препарировал, а труп аборигена законсервировал и отправил в Европу Вирхову. Можно по этому поводу вспомнить, что участник первой русской кругосветной экспедиции под командованием И.Ф.Крузенштерна астроном Иоганн Каспер Горнер с риском для жизни украл в Китае голову казненного разбойника, чтобы привезти в Кунсткамеру подлинный череп китайца.

Что касается черепов... В жизни Миклухо-Маклая был один необычный эпизод. В бытность свою студентом в Йене он проходил практику в больнице и там встретил юную пациентку; молодые люди влюбились друг в друга. Но девушке стало хуже, она умирала и перед смертью попросила Николая взять на память ее череп. Тот выполнил ее просьбу, сделал из черепа диковинную лампу и повсюду возил ее с собой, во все экспедиции и в Австралию, и во время последней болезни она тоже стояла у его ложа.

Тело Боя ученый с помощью трясущегося от страха Ульсона похоронил в море — он не хотел, чтобы папуасы узнали о его кончине, это могло разрушить их веру в магию белого человека и его бессмертие. Тем более, что Туй предупреждал, что Маклая убьют, если он останется один.

Трудно быть богом...